– Я все расскажу дяде, что ты меня за волосы тянул! Таким же тихим, сдавленным голосом Антонис ответил ей:

– А я скажу тете, что это ты привела коз к нам во двор!

Пулудья тут же прекратила драку.

– Если ты так скажешь, то ты доносчик! – сказала она.

– Это ты доносчица!

– Нисколечко! Я не доношу ничего!

– И я тоже не донесу, если ты не донесешь!

На этом ссора и закончилась. Без лишних слов брат с сестрой расцепились и с синяками, надутые, но помирившиеся, они спустились на веранду.

Внизу на веранде, вокруг железного трехногого столика собрались все: тетя Марьета, как всегда, расположилась в своем черном кресле-качалке, дядя Жоржис мирно курил кальян, держа за руку Александра – тот задумчиво восседал на табурете с плетеным верхом. Старшая сестра Александра, стоя спиной к перилам крыльца, молчаливо посматривала на тетушку Аргини, прилегшую в глубоком плетеном кресле, и на Янниса – рослого двенадцатилетнего мальчика, своего кузена. Он стоял у стены, с руками за спиной, глазел на море, пренебрегая Александрой, и ни с кем не разговаривал.

Тетя Аргини хоть и приходилась сестрой тете Марьете, совсем не походила на нее. Высокая, стройная, с добрыми черными глазами, руками, мягкими, как шелк, она всегда улыбалась и никогда не хмурилась – двум братьям и двум сестрам она казалась настоящим венцом красоты.

На ней было коричневое платье с желтым воротником, открытое на шее, и соломенная шляпка с широкими полями, сбоку на шляпке примостился букетик полевых цветов. Она улыбалась то Александре, то Александру, ласково, как мать, уголком рта.

Тетя Марьета, уже без перчаток и шляпы, покачивалась в кресле и недобрым словом поминала дороговизну лавок, где ей в очередной раз пришлось покупать обувку этому рвачу ботиночному, Антонису – тот опять продырявил свои башмаки, а ведь еще и месяца не прошло.

Ботиночный рвач в это время как раз вышел на веранду, в предательски протертых на носках ботинках, и прежде, чем он успел отойти в сторону и обнаружить, что за ним крадется Пулудья, тетя Марьета схватила его за ногу и показала тете Аргини:

– Видишь? Таким коням нужны железные копыта!

Тетя Аргини слегка улыбнулась Пулудье, чтобы та осмелилась отклеиться от ручки стеклянной двери, одновременно она протянула руку, чтобы обнять Антониса, и ласково сказала ему:

– Конечно же нет, бедняжка! Просто скажи сапожнику приделать тебе железку на носок, как я делаю для своих мальчиков, особенно для Янниса, ведь он такой же рвач.

И она улыбнулась Яннису так, что Пулудье показалось, что слово «рвач» внезапно зазвучало ласково.

– Я вот, – говорила тем же вечером Александра братьям и сестре, – если бы у меня была мамой тетя Аргини, – всегда бы вела себя хорошо, чтобы ее не огорчать. А этот Яннис такой большой, а все время бедокурит.

– Откуда ты знаешь? – спросил Антонис, чувствуя, что престиж мальчишества находится в опасности.

– Я видела! – ответила Александра. – Сначала он порвал штаны и все время стоял у стены, чтобы никто не увидел, и чтобы мама его не заругала. Но я-то поняла. А когда он отошел от стены, я и увидела!

– Яннис бы своей мамы не побоялся, она его никогда не отругает, – мрачно сказала Пулудья.

– Откуда ты знаешь? – снова спросил Антонис, злясь на то, что девочки что-то заметили, а он упустил.

– Знаю! – сказала Пулудья, тряхнув взлохмаченной головой.

– Ничего ты не знаешь! Ты даже не говорила с Яннисом!

– Нет, но я видела, как на него смотрела тетя Аргини.

– Чушь! Ничего ты не видела!

– Я тоже видела, – сказала Александра, – и знаю, что Яннис очень плохой мальчик! У него были настолько грязные руки, что он прятал их за спину, его пальцы все время шевелились, он все время колупал ими стену веранды, а потом еще тер об штукатурку руки, чтобы оттереть пятна и чернила.