– А что снилось?

– Всякое. Большинство не помню. – Дмитрий рассмеялся. – Я даже записывал кое-что, чтобы не забыть… Просто даже интересно было. Ну, снилась мне вся эта дрянь где-то неделю-полторы, а сейчас вот вообще сна нет, ни в одном глазу. Один раз выпил перед сном чекушку водки – и до утра метался по квартире, думал, с ума сойду. Спать тянет, но не могу, хоть тресни… Ну, давай, за встречу, все-таки давно не виделись…

Максим легонько стукнул своей банкой о банку приятеля. Ледяное пиво проскочило в желудок.

– Слушай, но если это будет продолжаться, то…

– Что? – спросил Дмитрий.

– Вот и я спрашиваю. Что? Люди без сна сходят с ума, просто сходят с ума, понимаешь. И это не литературная гипербола – факт!

Кочнев провел рукой по волосам.

– Да вот и сам думаю. Что-то с этим надо делать. Только что?

– Ты точно не болен?

– Как я тебе без обследования скажу… А если болезнь, то может быть и рак.

– Сплюнь, – сказал Максим.

– Если раковым клеточкам надо к кому-то прицепиться, то они не посмотрят на твои плевания.

Максим думал, выдвигал в уме одну версию за другой, не находя подходящей. В принципе, фактов было чересчур мало для того, чтобы соорудить более-менее устойчивую конструкцию. Наверняка приятель многое скрывал.

– Короче, что-нибудь придумаю, не парься, мужик, – сказал Кочнев. – Ты лучше погляди на это.

Максим хмуро посмотрел на него. Все, что он только что услышал, сильно подействовало на него. На душе заскребли кошки.

Дмитрий вытащил из-за ремня на пояснице то, о чем Максим и забыл уже. Толстую общую тетрадь в девяносто шесть листов, с клееным переплетом. Края поистрепались. Тетрадь была с черной обложкой, старая, таких Максим давно уже не видел.

– Интересная вещица, – сказа Кочнев, улыбаясь. Видимо, заметил интерес в глазах писателя.

– Мда?

Максим положил ногу на ногу. Нет, дескать, меня так просто не купишь.

– Это дневник самоубийцы. – Актер открыл тетрадь и на первой странице, подстроив голос, прочитал: – «Дневник. Ксения Авеличева. 1997 год. 12 декабря. Мне сегодня пятнадцать лет исполнилось».

– Ну и что?

– Как это? История жизни! Знаешь, тут много чего есть… ну, интим всяческий, то, что женщина, допустим, никогда не расскажет мужчине, даже любовничку. Есть очень интересные моменты, которые я хочу использовать для пьесы.

– Пьесы?

– Да, есть такая мыслишка, кое-что написать. Я даже начал. Первые две сцены настрочил и немного завяз… Вот, пишу на основе этого – ну, не целиком, а используя атмосферу, мотивы какие-то. Тем и привлекает, что это по-настоящему было. – Кочнев нервно перелистывал толстую тетрадь в черной обложке. – Я чувствую, как на некоторых страницах бьется жизнь, даже вот если положить подушечки пальцев на строки, кажется, что это пульс.

Максим почувствовал, что время сходить еще за одной банкой пива.

– Ты будешь?

– Да! – Лицо Дмитрия покраснело, впавшие щеки окрасились в темно-розовый. Так выглядит не очень свежее мясо.

Максим почувствовал мандраж, ноги потяжелели. В квартире даже как будто запахло чем-то необычным; он сидел и слушал приятеля и ему казалось, что он попросту спит с открытыми глазами. Слова Кочнева каким-то образом гипнотизировали. Писатель подошел к холодильнику, открыл его и сунул голову в холод.

Сейчас меня понесет, а завтра я прокляну этот день, подумал Максим, не понимая, радоваться ему или злиться. Ощущения нельзя было описать даже приблизительно.

Холод помог немного придти в себя. Максим словно очнулся от обморока, удивившись тому, насколько это реальное ощущение. Так! Надо собраться, сосредоточиться. Кочнев рассказывает о чем-то… каким словом можно это определить?.. Ну же, писатель!..