Попробовала опять подвигать телом, но вышло не особо. Хотя болело всё, конечно, уже не оттого, что на мне одни ушибы и переломы, а от постоянного лежания.

Опять попробовала пошевелить правой рукой, и тут меня осенило.

– Кольцо. ― прохрипела я.

– Что? ― удивлённо посмотрел на меня Лесник через плечо, но не подошёл.

А вот у меня всё заледенело.

У меня была одна привычка. Муж её называет глупой и дурацкой, но избавиться я от неё так и не смогла за пятнадцать лет.

Всегда, когда я о чём-то думала, нервничала, придумывала, рассчитывала, искала выход из самых разных ситуаций, я вертела на пальце… обручальное кольцо. Точнее, я его могла только больши́м пальцем всё той же правой руки продвигать по пальцу до второй фаланги и обратно. И левой рукой снимать – одевать. Но обязательно, чтобы кольцо не полностью снималось, а задерживалось на уровне ногтя.

А сейчас его не было. И да, я знала, где оно. Точнее, у кого.

― Ты мне мешаешь, Алина. Ты всем мешаешь. Так что извини, ничего личного. Хотя… вот это. Останется у меня. Как доказательство того, что я пыталась тебя спасти. Но ты отъела такую задницу, что я просто не удержала тебя…

Я хотела орать сейчас. Как я хотела орать.

Нужно успокоиться. Дышать. Нужно просто дышать.

Я накрываю левой рукой лицо, а здесь эта дебильная повязка.

– Сука. ― рычу сквозь зубы и просто сдираю её, чувствуя, что сдираю и кожу, которая успела прижиться за… три дня, блядь.

– Ты что творишь? ― ко мне кидается Лесник, а мне и его хочется разорвать.

Он быстрый, но моя злость и ненависть сильнее, да ещё он споткнулся о табуретку, а я просто отшвырнула от себя повязку, которая была на лице.

По коже побежало что-то горячее, а боль физическая немного остудила душевную.

Рана на лице запульсировала. Из глаз брызнули слёзы. Ах да, я, оказывается, могу уже видеть и другим глазом. Просто из-за повязки не могла.

– Да твою мать. ― рык как раскат грома, на ухо прямо, а на лице начинаю чувствовать большие, слегка шершавые пальцы. ― Ты, блядь, дура или притворяешься? ― опять рычит и мне тоже хочется. ― Или ты хочешь, чтобы у тебя через всё лицо шрамина остался как у зека?

А у меня внутри просто страшный коктейль из эмоций. Но я всё-таки резко поворачиваю к Леснику голову и прошиваю своим взглядом.

Почему прошиваю? Да потому что в тот момент, когда он смотрит в мои глаза – замирает на пару секунд. По его движениям глазами по моему лицу и шее это чувствуется очень отчётливо, даже если его борода и скрывает половину лица.

А то, что он замечает в моих глазах, останавливает дальнейший поток речей. Я замечаю, как он напрягается, вижу, как дёргаются скулы, да так, что борода ходит ходуном, но он молчит.

Дышать. Просто дышать. Нужно попробовать успокоиться, но большой палец опять тянется к безымянному… Я крепко зажмуриваю глаза, чтобы не дать слезам возможности выбежать. Вот только помогает это сла́бо.

На лицо ложится холодная мокрая тряпка. От неё пахнет ромашковым чаем.

Любимый чай Маши. Маша…

На губах растягивается грустная улыбка, и вся злоба и ненависть испаряется из меня, уступая место апатии и… опять БОЛИ.

Но самое интересное, Лесник чётко улавливает моё настроение и в следующую секунду начинает бурчать:

– Кто ты такая вообще? ― с рыком, но тихо выдаёт он. – Нормальная бы баба уже истерику устроила. Орала бы, слёзы бы лила, не знаю… матами бы обкладывала. А ты? ― он протирает место раны на лице и начинает смазывать мазью какой-то. – Ты вообще баба?

– Хм, ― я же только хмыкаю на возмущение этого бородача.

– Ладно, согласен. Ты баба! ― утвердительно отвечает он, но без малейшей тени на улыбку, а как-то даже зло, что ли. – Сам убедился, ― он закончил смазывать рану и хотел наложить очередную повязку, но в этот раз я остановила его руку своей, заглянув в злые глаза и покачав головой отрицательно, получив в ответ только раздражённый хмык. – Да и хер с тобой. – рыкнул он мне. – Не хочешь