Каким-то чудом мне это удалось. Мое появление на берегу, казалось, с не верящим в свое невероятное спасение мячом было встречено бурей ликования, гулом одобрительных выкриков и дружеским похлопыванием меня по мокрой футболке. Наше веселье продолжилось. А Рита (или это мне только казалось) смотрела на меня с благодарной нежностью. Костер наш разгорался все сильнее и сильнее. Мы все время подбрасывали в него сухие ветки, которых на берегу было предостаточно.

Андрей решил продемонстрировать всем нам свою ловкость: с разбегу перепрыгнуть через бушующее пламя. Это чуть не окончилось для него печальным исходом. Он уже разбежался, но перед самым кострищем неожиданно споткнулся, разметав часть костра, и плашмя влетел в пылающий огонь. Выручило его только то, что костер был разведен на самом краю берега. В следующее мгновение дымящийся, разбрасывающий брызги искр, он, словно младший сородич Тунгусского метеорита, подняв над водой клубы пара, рухнул в реку. Все были довольны таким, относительно удачным, исходом.

Много в тот день было разных трагикомических эпизодов. Но все, в общем, прошло здорово. Молодой задор целиком завладел нами. Спустя какое-то время Павел под веселые возгласы извлек из своего рюкзака несколько бутылок сухого вина. Кисловатое и холодное, оно не затуманило рассудок, а только прибавило бодрости, придало мне уверенности. Я смотрел на Риту и думал, что все у нас с ней сложится и будет так, как мечталось. День разгулялся. И казалось, что это только начало лета, что все хорошее и радостное еще впереди. Молодо светило солнце, совсем не по-осеннему зеленели луга.

После нашего необычного праздника мы возвращались домой вместе с Ритой. Мы шли с ней по старой, уже давно нехоженой проселочной дороге. Рита, иногда улыбаясь чему-то своему, смотрела на меня. Проходя мимо густых зарослей ольхи и багряно-красного кустарника, там, где начинался глубокий одичавший овраг, мы обратили внимание на то, что незнакомая нам женщина стоит у обочины дороги и пристально смотрит на нас. Ее красивое мертвенно-бледное лицо, странная одежда – черный хитон с белым воротником – совсем не вязались со спокойным и тихим августовским днем. Женщина медленно приблизилась к нам. Стало тихо и тревожно. Глядя какими-то неживыми глазами в одну только ей видимую даль, она обратилась к Рите: «Я вижу… вижу вашу судьбу… Как жаль… как жаль, что ничего уже в этой жизни изменить нельзя… Не надо отчаиваться… Примите все так, как есть». Не простившись и не оглянувшись, она тихо и молча пошла прочь. Растаяв в сине-зеленой листве придорожных зарослей, она скрылась, как наваждение.

Оцепенение, которое нас охватило, длилось долго. Мы были обескуражены, словно кто-то неизвестный, не спрашивая нас, вторгся в нашу жизнь и забрал наши надежды. День вдруг сразу померк. С реки неожиданно подул холодный и колючий северный ветер. Из-за горизонта набежали невесть откуда взявшиеся дымно-свинцовые облака. Далеко-далеко за лесом ударил колокол. И на дворе была уже почти осень.

На следующий день при встрече Рита была тиха и ласкова. Вчерашнее происшествие казалось нам нереальным, приснившимся, почти забытым. Да и было ли оно на самом деле? Не привиделось ли это нам? И все вроде было по-прежнему хорошо. Между прочим, Рита сказала, что вместе с родителями уезжает завтра к их знакомым на несколько дней в Прибалтику. Улыбаясь, она добавила, что ее очень ждет Валерий, тот, кого она в шутку назвала однажды своим женихом и о котором рассказывала мне.

Но затем серьезно, уже без улыбки добавила: «Не волнуйся… я буду скучать без тебя». На следующий день они уехали.