Как я ни стремилась сбить волнение перед поездкой, как ни убеждала себя в том, что ничего особенного ждать не стоит, сердце – да что там сердце, все внутри – трепетало при одной мысли о будущем. Это беспокойство было и сладким, и мучительным, лишало сил и сна. А тут еще весна и этот воздух теплый и сырой, полный неясных обещаний – ежегодный обман, от которого нет защиты…
Дома я заставила себя вновь взяться за тряпку, но не надолго: позвонила Клара. Она работала в больнице скорой помощи, крутилась там с утра до вечера и уж если выбрала время повидаться, дико было бы упускать такую уникальную возможность. Какое счастье, что Егоров починил печь, не то бы я опять получила полноценную клизму. За те полчаса, что понадобились ей на дорогу, я более-менее подготовилась к встрече, однако радовалась рано:
– Слушай, мать, я думала только у меня дома полный аут, – проговорила она, выходя из ванной – как все врачи, она была крайне чистоплотной, – но ты меня переплюнула: у тебя же все на честном слове держится. Не сегодня – завтра трубы полетят, ей-Богу.
– Да я уже сама дозрела.
– Не тяни, по-моему, ситуация экстремальная. Сейчас такой выбор, если поискать хорошенько, сравнительно недорого можно сделать.
– Ох, видела бы ты, какая ванная у Лерки! – опрометчиво брякнула я.
– Ты что, была у нее?
– Да как-то встретились на улице, она и затащила.
Хотя в школе нас и называли неразлучной троицей, Клара всегда относилась к Лерке чуть ревниво, мне не следовало об этом забывать.
– И как она?
– Процветает, судя по всему.
– Знаешь, эти новые русские… Сдается, все они ходят по крайне скользкой дорожке.
– Да она, вроде, на самом деле вкалывает.
– Вкалывать тоже можно по-разному. У нас их столько перебывало – ты не представляешь, в основном, огнестрел. А уж какие крутые попадались – охрана круглосуточно в коридорах толклась. Только где эти добры молодцы были в нужное время?
– Типун тебе на язык, давай лучше чай пить.
– Все равно мне эти шальные деньги не внушают доверия. Ты вон колотишься, я кручусь – и что? А откуда на них золотой дождичек капает?
– Мы же бюджетники, а они в свободном полете.
– Повидала я этих летунов в реанимации – печальная картина.
– Да ладно тебе. Каждый живет как хочет.
– Ошибаешься, мать: не как хочет, а как умеет. Она замуж не вышла?
– Кажется, нет.
– Видишь, а ведь и красотка, и разодета в пух и прах, я ее в прошлом году в такой норковой шубе видела – закачаешься. А толку?
– Вот мы с тобой – другое дело.
Клара щелкнула зажигалкой и затянулась – после развода она дымила как паровоз:
– Что о нас говорить? Мы рабочие клячи, и мужики вокруг нас такие же, а тут и машины, и норки, а счастье где?
– Ну, его каждый понимает по-своему.
– Брось, счастье оно и есть счастье. Слушай, у тебя крепче чая ничего не водится?
Я удачно вспомнила про недопитую бутылку Леркиного муската, глотнув из бокала, Клара блаженно закатила глаза:
– Чудная вещь. Я дома не держу – мать с Машкой забодают, а иногда ох как хочется для разрядки. Да, о чем бишь я?
– О счастье.
– Как всегда, о дефиците.
– Так чего бы тебе хотелось?
Клара вздохнула:
– Как всем: чтобы дома все было в порядке, самой хоть маленько меньше вкалывать, ну и надежный мужик рядом.
– И только? – удивилась я.
Она засмеялась:
– Подробнее я бы обсудила этот вопрос под другой напиток и в другой компании – шепотом при свечах; ты, Анастасия, больно уж, как бы помягче сказать, абстрактная.
– Ясно, дура, то есть.
– Нельзя сказать, чтобы совсем, но некоторых вещей не понимаешь, извини.
Ее слова меня задели:
– Почему не понимаю?
– Потому что ты у нас этакий цветочек под названием "лопушок обыкновенный". Иногда я смотрю на тебя и думаю: таких не бывает. Какая судьба тебя хранит? Ведь по идее ни один прохвост просто морального права не имеет проплыть мимо и не урвать по максимуму.