Про Лаврентия рассказали ей соседи слева. Жила там раскосая пара, тётка Дуся и её муженек дядя Митяй, бестолковые люди, пили оба, хозяйство у них было плохонькое, работать не любили, любили кости перемыть всем сельчанам, а когда без денег оставались, приходили к Груне просить взаймы. Груня жалела их. Говорила, что вместе приехали когда-то из Графской, и они помогли им с Лаврентием дом построить. Должной себя считала и давала им деньги, которые зарабатывала очень трудно. После смерти Лаврентия ей пришлось устроиться на работу прачкой, да еще готовила в местной столовой, и надо было за огородом смотреть, да девочек кормить. Детей почти не видела, зато всегда из столовой могла что-то принести им, или там, в столовой, покормить. Деньги эти Дуся с Митяем пропивали быстро, да повадились они захаживать к Леночке, когда Аграфены не было, и беседовать с ней, вроде как родниться. Рассказывали ей о прежней жизни в Графской, и как-то Дуся оговорилась:

– Да, мамка-то твоя, когда Лаврентий её замуж взял, уж на восьмом месяце была тобой беременная. Свезло ей сильно, Лаврюха взял её пузатую.

– Как пузатую? – с удивлением спросила Лена. Из романов она уже знала, как дети делаются, да и в школе девочки рассказали.

– А вот так… Был у неё кто-то из господ вроде, у которых служила. А потом тот, с кем путалась, на фронт ушёл, на войну, 1914 же год был, а может и не ушёл, может просто бросил. Господа же… А она одна осталась. Тут Лавр её и зацепил, шибко нравилась она ему.

– Что ж, выходит папа мне не родной?

– Выходит, что так, – Дуся закатила глаза, а потом, будто спохватившись, вскрикнула, – ой, да что ж это я разболталась, Груня-то меня не простит.

– Что значит – не простит, она не хотела, чтобы я знала?

– Ну, раз не рассказывала тебе, значит не хотела наверное… Кто ее знает. Убьёт меня теперь. Ты уж ей не говори, что я тебе рассказала.

Лена ничего не ответила, только покачала головой и пошла в дом. Только что рухнули её идеалы. Были стерты рукой нечистоплотной Дуськи. Лена села за стол и горько заплакала. А рядом сидела блаженная Лика, ковырялась в своей корзине с шитьем и что-то напевала. Её глаза светились добротой. Увидев, что Леночка плачет, она встала, подошла к ней и очень нежно стала водить рукой по плечу сестры и что-то мычать. Лена от этого заплакала ещё сильнее. А потом обняла сестру, и так они просидели с ней до самого вечера. Ничего не ели, не пили. Ждали, пока придёт мама.

Груня сегодня устала, она перестирала одна гору рубашек до портков, на кухне приготовила обед и ужин, перемыть посуду тоже пришлось ей, так как помощницу забрали в поле. Груша мечтала только о том, чтобы лечь. Она открыла дверь с надеждой увидеть уже спящих девочек. Ангелы сидели, плотно прижавшись друг к другу: старшая с заплаканным лицом, младшая с блаженным взглядом тихо гладила старшую по плечу и волосам.

– Дети, что случилось-то? Вы почему не спите? Я думала, вы уже пятый сон видите.

– Да, мамочка, пятый сон про то, как ты за папу замуж вышла, когда я уже в животе у тебя была. Ничего не понимаю…

– Ну вышла, да, просто мы поздно с Лаврентием поженились. А в чём дело-то? Откуда разговор этот, я устала сейчас, Леночка, вот картошки вам принесла. Вы голодные небось? Кушали что-то?

– Мам, Дуся сказала, что у тебя до папы был кто-то, что он на фронт ушёл, что ли, поэтому ты одна осталась. И папа на тебе тогда женился. Это правда?

– Ох, эта Дуська!…

Аграфена села и горестно обвела детей взглядом.

– Дело ей есть до всего, поганка.

– Мам, она правду сказала? Папа мне не родной?

Тогда и поселился надрыв в сердце Леночки. Но образ папы не померк, а ещё ярче стал, ещё живее.