Каткема быстро дошёл до своего райончика. Здесь его окружали уже не стеклянные высотки, а простенькие серые пятиэтажки. Выглядели они чистенько, строго и аккуратно. Этот дистрикт находился на крутых холмах, поэтому дома с высоты птичьего полета напоминали огромные ступени. Часто, находясь на крыше, люди здоровались с жильцами, живущими на втором этаже соседнего дома. Из-за этих бесконечных скатов и подъемов езда на авто была очень неудобной и опасной, поэтому управление жилыми районами города Толлосус решило заменить дороги на узкие пешеходные дорожки и аллейки, тем самым избавив уставших работяг от гула машин по вечерам и освободив достаточно нового места для строительства. Парковка же находилась в специально отведенных местах вокруг всего района. И возражать такому решению, идти против городских структур, было крайне неразумно. За машинами все равно следили камеры, так что жильцы не переживали.

Среди тихих жилых домов Като сразу находил облегчение. Вокруг него возникало очень много растительности: высокие тополя мерились высотой с домами и своей большущей тенью закрывали прохожих от яркого солнца. Чешуа проходил также и по тенистым аллеям, закрытым густыми кронами берез, где на скамейках сидели пенсионеры. Като со всеми любезно здоровался, а те, кормя хлебными крошками голубей, желали ему в ответ доброго здравия. Затем Каткема услышал смех детишек, играющих в прятки, а после резкий плач. Один мальчуган споткнулся и разбил себе колено. Чешуа не мог пройти мимо, помог ему встать и подарил “исцеляющую ссадины” барбарисовую конфетку. Ребенок с большими глазенками даже немного засмущался от неожиданной доброты молодого человека, пока другая малышня обхохатывалась над его неуклюжим падением.

Жила семья Като на третьем этаже. И в этот душный день, как и во все остальные, родители встретили сына очень тепло. Хоть ему и было восемнадцать лет, они с ним обращались как с ребенком: интересовались каждой мелочью, произошедшей за день, расспрашивали про самочувствие в такую жару, и что он обедал в академии. Тут же мама накрыла на стол и попросила сына переодеться в недавно выстиранную и идеально выглаженную одежду.

Весь семейный очаг пестрил нежностью и заботой. Като был единственным ребенком в семье, поэтому родители хотели подарить ему так много любви и ласки. В глубине душе они, разумеется, желали, чтобы он никогда не взрослел и всегда оставался рядом с ними. Като был единственным смыслом их существования. В ранней юности его, конечно же, устраивало подобное положение вещей, но затем Чешуа начал замечать всю гнилую подноготную такой «сладенькой» жизни. Сейчас же он и вовсе хотел, наконец, жить один.

Но все равно любил Каткема своих родителей также сильно и самоотверженно. Искреннюю и бескорыстную любовь к своим родителям подмечали даже школьные друзья Като. Особенно в моменты, когда он не хотел врать родителям о намечающейся у кого-нибудь вечеринке и о том, что там будет много выпивки. Ему было проще убедить предков, что все будет в порядке, нежели одаривать их мощными порциями вранья.

Однако Артед подмечал, что из-за такой сильной опеки в Чешуа были взращены нотки эгоизма. Каткема частенько ставил людей на второй план, хотя сам же считал свой эгоизм совершенно здоровым.

Их трехкомнатная квартира с порога удивляла своей просторностью и вместительностью. Так как кухня была соединена с залом, отец Като мог спокойно смотреть телевизор и одновременно любоваться красавицей-женой, орудующей у плиты. В целом, помимо бежевой мебели, в интерьере преобладали умеренные темно-синие тона. Такие цвета были по душе родителям, комнаты не казались слишком уж вычурными, скорее сообщали о скромном и спокойном темпераменте хозяев.