Саид в очередной раз грубо прервал ее размышления и, как бы повинуясь слепому, неосознанному желанию девушки, стал подталкивать к трапу корабля.

– Мы уже пришли. Да простит меня Аллах в Судный день за то, что я помогаю неверным!

Цепляясь за поручни, они прошли по шаткому мостику и очутились на борту «Οβίδιος».

Судно еще больше восхитило Лусию. Палуба блестела так, словно по ней не ходили вовсе, а летали. Однако стоило прислушаться к тому, как матросы, громко чиркали ногами и трещали на языке, совершенно для девушки незнакомом.

На какое-то время Лусия осталась одна. Но она и не помышляла о побеге. Интуиция подсказывала ей, что здесь она в большей безопасности, чем на берегу и, тем более, в доме Саида. На корабле, как успела заметить девушка, были христиане, что немного воодушевило ее.

От нечего делать Лусия прошлась по палубе и, дойдя до кормы, остановилась. На лестнице, ведущей к капитанскому мостику, стояли двое. Они громко говорили по-арабски. Один голос Саида (она узнала его), другой – низкий, раздраженно-властный.

Саид явно нервничал, теребя свою и без того редкую бороду. Потом Лусия посмотрела выше. Обладатель стального голоса был хорошо сложен, статен, как, впрочем, и подобает адмиралу (Лусия почему-то решила, что так должен выглядеть настоящий адмирал). А незнакомец, будто почувствовав ее взгляд, обернулся.

Заметив Лусию, он продолжил речь уже на испанском:

– Думаю, погода будет сопутствовать нам. Если на то воля Аллаха и мы окажемся в Кадисе, я найду способ сообщить об этом.

Саид кивнул и, слегка поклонившись, спустился по трапу вниз. Пройдя мимо Лусии и как бы нарочно задев ее, он бросил на прощание едкий, лукавый взгляд. Вскоре он скрылся, неся что-то, завернутое в бурнус.

Когда же девушка снова взглянула на квартердек, она встретилась взглядом с тем, кто так мгновенно поразил ее. У обладателя стального голоса были глубокие голубые глаза. Незнакомец вежливо поклонился ей, не проронив ни слова…

– Пойдемте, прекрасная сеньорита, – обратился рыжий верзила к Лусии и увел от сотни взиравших на нее матросов.

Лусия с удовольствием отметила, насколько взыскателен вкус того, кому принадлежало судно: восточная шелкография, красное дерево, золотая гравировка, надписи на латыни…

– Теперь это ваше пристанище, – пробасил рыжий верзила, открывая дверь.

Девушка вошла в каюту. Уютная большая комната с высоким потолком напомнила ей башню родового замка – башню, где в детстве она проводила большую часть времени.

С детства Лусия не боялась высоты и с удовольствием убегала в башню. Там ее подстерегали опасности, оживали драконы, мальтийские рыцари, эльфы, колдуны и гномы, – словом, ее ждали приключения. Там были герои лучших произведений Педро Кальдерона, Луисы Гонгоры и, конечно же, Мигеля Сервантеса. Она могла часами просиживать в башне, глядя на мир из маленького цветного окна. Казалось, что там время застывает, и оживают призраки, говорят шорохи, старые забытые вещи. И только, когда часы начинали бить полдень, Лусия вздрагивала, словно просыпалась ото сна, ведь ее наверняка накажут за то, что она снова пропустила мессу.

Франсиско Тенорио баловал дочь, но всегда был строг, когда дело касалось религиозного воспитания. Он неоднократно повторял, что лучшее украшение девушки – ум и благочестие. А красота не может привести человека к вечности. Литература, по его мнению, была чепухой в сравнении с музыкой (разве можно не ценить произведений Антонио де Кабесона и Испанского Палестрины[6]?!). Отчасти поэтому он так настойчиво заставлял дочь играть на клавесине и слушать органное исполнение. К сожалению, у Лусии не было (как у ее матери) способности к музыке. И все же дон Франсиско дал дочери лучшее домашнее образование…