Он помог мне выбраться из машины и проводил к воротам. Ноги меня не слушались, почти не гнулись. Все дело одеревенело, сжавшись в каком-то спазме. Кое-как я доплелась по дорожке до главного входа и постучала в дверь. Параллельно взгляд механически отмечал странности: где охрана по периметру? Где охрана у входа?

— ТЫ?!

Нетвердо стоящий на ногах Громов распахнул дверь. Он пошатнулся и оперся ладонью на косяк. Я почувствовала сильный запах алкоголя и на мгновение зажмурилась.

Твою мать.

Все будет даже хуже, чем я могла представить.

4. 3.

Маша.

Опешив от нашей встречи, я невольно шагнула назад, но Громов довольно ловко для пьяного человека схватил меня за руку и затащил внутрь. И с оглушительным стуком хлопнул дверью.

Избегая смотреть на него, я оглядывалась по сторонам. Казалось, в доме нет ни единого человека, кроме нас двоих. Ни охраны, ни персонала. Было так тихо, что мое собственное дыхание казалось мне оглушительным. Я посмотрела на лестницу и там тоже никого не увидела.

Так странно.

Когда я поняла, что Громов пьян, то ожидала натолкнуться на толпу из его пьяных друзей и, откровенно говоря, проституток. Я думала, он веселится в компании пацанов и шлюх, и прекрасно проводит воскресный день.

Но, кажется, Громов пил в одиночестве.

— Что надо? – его злой, холодный голос вырвал меня из размышлений, и мне пришлось встретиться с реальным Громовым, а не с образом в моей голове.

И этот реальный Громов был очень, очень зол. Я повернулась и впервые за все время посмотрела прямо на него. Босой, в джинсах без ремня и надетой задом-наперед футболке, с трехдневной щетиной, он стоял в шаге от меня, скрестив на груди руки, и испепелял меня взглядом. Сейчас он не казался таким пьяным, как я думала еще пять минут назад, и я с трудом проглотила тяжелый комок.

— Гром, я...

Я не знала, что сказать ему.

Он вскинул брови, когда я замолчала на полуслове, и по дернувшимся желвакам на лице, я поняла, что он до предела стиснул зубы. Его злость ощущалась вокруг почти физически. Она обжигала. Мне казалось, я видела в его глазах пламя. Я знала, что это игра света и тени, но Громов все равно меня пугал.

Блять.

Смотреть на него было больно. Я сразу же почувствовала себя необъяснимо виноватой. Он пил из-за меня?.. Все-таки пил.

— Чего ты хочешь? – спросил он вдруг устало.

Когда он перестал плеваться от ненависти, я поняла, что все-таки не ошиблась. Он был действительно сильно пьян.

— Денег?

Он потряс головой, а потом усталым жестом провел ладонями по глазам и, не сказав мне больше ни слова, развернулся и пошел в сторону кухни. Я двинулась следом за ним, словно привязанная. Мы никого не встретили по дороге – коридор был совершенно пуст. Громов напился холодной воды прямо из крана, потом ею же и умылся, вытер лицо краем собственной футболки и оперся на высокий стул за барной стойкой.

Я оценивающим взглядом окинула беспорядок на рабочих поверхностях и на столе. Грязные тарелки, чашки, бокалы, столовые приборы. На полу валялись скомканная бумажная упаковка, на которой я увидела логотип Макдональдса. Серьезно?

— Где моя мама? – вопрос вырвался у меня невольно. Я не хотела его задавать.

— Без понятия. Я ее уволил.

— Уволил?! Как это – уволил?

— Ты реально хочешь предъявить претензию мне? Охренеть, вот это наглость! – Громов насмешливо зааплодировал мне в воздухе. – Извини уж, что уволил женщину, которая каждый день бы напоминала мне о том, какая сука ее дочь.

— Ну ты и мудак!

Он шибанул по столу кулаком и, резко махнув рукой, сбросил на пол все тарелки и кружки, оказавшиеся в досягаемости. С жалобным звоном посуда разбилась о кафельные полы, и разлетелась по всей кухни десятком мелких осколков.