Он поежился и поднял воротник куртки, втянув голову в плечи. Ночью ударили первые заморозки. Ноябрь наступил в этом году невероятно быстро.

Широко шагая, Кирилл быстро шел к дому, и я ловила каждое его движение, затаив дыхание. Я была уверена, что это последний раз, когда я вижу его. Когда он вошел внутрь, я, наконец, поднесла сигарету к губам и шумно выдохнула дым в ночное, беззвездное небо, запрокинув голову. Потушила окурок и повернулась к двери в спальню, решительно кивнув головой сама себе.

Я могу это сделать.

Но моя решимость несколько поугасла, когда Громов устало рухнул в кресло и провел ладонями по волосам, сжав пряди у корней. Мне показалось, я даже услышала его тихий стон.

Я замерла у балконной двери, прислонившись к ней спиной. Смотреть на его слабость было почему-то неловко и даже как-то стыдно. Казалось, я подглядываю за ним без разрешения и вижу что-то такое, что он не хотел бы показывать никому. И впереди его ждала еще одна порция плохих новостей. На этот раз уже от меня.

— Дерьмовый день? — я медленно подошла к нему и остановилась рядом с подлокотником, положила ладонь на плечо, слегка сжав.

— Невероятно, — глухо проговорил Громов, так и не отняв от висков рук.

Он сидел, упираясь локтями в колени, и смотрел невидящим взглядом на паркет под своими ногами. Время от времени он тяжело вздыхал, и слышать это было больно.

— Хочешь рассказать? — спросила я безо всякой надежды.

Конечно же, он молча покачал головой. Слегка выпрямившись, он сгреб меня руками и усадил себе на колени, и прислонился лбом к моему плечу. Осторожно, словно боясь спугнуть, я зарылась пальцами в его волосы, провела ладонью от затылка к шее. И почувствовала, как он вздрогнул от моих прикосновений.

— Я устал, — признался он с трудом, тяжело роняя слова. — Я чертовски устал, Маша.

— Кирилл...

Зажмурившись, я потянулась к нему и нашла его губы, вовлекая его в горький поцелуй. Жалость ломала грудную клетку, не позволяя мне дышать.

Громов отстранился первым. Провел пальцем по моей щеке, очертил слегка припухшие губы и подбородок и покачал головой.

— Ты зря вернулась, — сказал он тихо, и от его интонаций у меня по телу пробежала россыпь мурашек.

Никогда прежде я не слышала у него такой глухой тоски. Я закусила губу и попыталась подавить собственную дрожь. Внутри меня в животе что-то ухнуло в пропасть, и мне казалось, что я стремительно лечу вниз.

Самое ужасное, что он был прав. Я тоже так думала. Только причины для таких мыслей у нас были разными.

— Может, ты и прав, — я пожала плечами.

Я почувствовала осторожное прикосновение к своей ладони, и Кирилл переплел наши пальцы вместе, крепко сжав. Второй рукой он бездумно водил по моей спине, дразня легчайшими прикосновениями.

Несмотря на тяжелые слова, что прозвучали совсем недавно, я давно не чувствовала такого покоя, как в тот момент. Тишина не была тяжелой. Она казалась уютной и понимающей, как будто мы с ним разделили ее, полностью осознавая и совершенные ошибки, и все трудности, и наше общее непростое прошлое.

Мы сидели в темноте, вдвоем, и можно было представить, что мира вокруг не существовало. Только я и он, и почти невидимые черные тени, и синеватый свет, который заливал комнату, и наше тихое дыхание...

Поддавшись сумасшедшему порыву и зажмурившись, под оглушительный стук своего сердца, я наклонила голову и поцеловалась его в затылок. Язык стал совсем тяжелым и ватным, и я не представляла, как смогу рассказать ему о случившемся днем – теперь не представляла, хотя еще совсем не давно была полна уверенности.

Но он так сжимал мою ладонь, так совершенно безотчётно и бездумно поглаживал лопатки, так упирался лбом в плечо... Горло перекрыл тяжелый комок, и я с трудом сглотнула. Когда заговорила, голос звучал хрипло и незнакомо.