По сей день мы упоминаем в своей речи этот дух. Вспомним хотя бы «Чур, мое!», «Чур, пополам!», «Чур, по одному!» или «Чур, вместе!». Отсюда и слова «очерчиваться, «черта» и а также наречие «чересчур». Или вот еще – «Чур меня!». Это вообще охранное заклинание, точнее, то, что от него осталось в языке.

Илл. XI Аркан – Чур Бога Рода.

Древний дух Чур освящает право собственности. Его также называли «Щур», то есть пращур. Пепел предков славян, сожженных на погребальных кострах, собирался в глиняные сосуды и устанавливался на границе межи. Поэтому только тот мог пользоваться плодами наследного имущества, кто состоял в родстве с членами рода данного пращура. Такой покон рода свято соблюдался.

До сих пор при подготовке славянского капища его опахивают, делая круг, а затем обавницы (помощницы жреца) обходят огневище, простирая к нему ладони. При этом жрец бьет в ритуальный бубен и речет такие слова:

После этого действа через опашку переступать нельзя, дабы не навлечь справедливый гнев предков. Ибо в этом древний неизреченный порядок вещей.

Аркан XI в прямом положении:

Справедливость; правда; честность; «Кто к нам с мечом придет, тот от меча и погибнет»; законы природы; получить по заслугам; выигрыш в процессе; законные права; возврат дома; законность начатого дела; выигрыш в суде

Аркан XI в перевернутом положении:

Несправедливость; предвзятое мнение; ложное обвинение; отход от правил; преступление; долгая судебная тяжба; месть; расплата; проигрыш; оговор; предательство; осуждение; поражение в правах

Ассоциативные проявления Аркана XI в Природе

Я родилась на берегу реки. И сейчас я живу на том же берегу все той же реки. Только вот той ли?

Мои впечатления детства – старая водокачка… Отец ловит рыбу на удочку, а мы с подружкой перегнулись с деревянных мостков лицом вниз и наблюдаем за тем, как плавают черепахи в запруде. Вода чистая, и между пышными водорослями то и дело снуют пестрые рыбки. У отца целое ведерко пойманных ершей, бычков, ладных красивых лещей и красноперок.

На деревянных сваях, что держат мосток, ракушки, улитки – видимо-невидимо, прицепились к дереву… Помню, как мы расчищали от ила родник – углубили его и повесили кружку – вода была чистой и холодной. Реку окаймляла красавица-роща, где водились зайцы и жил старый лось. А в камышах, среди пышных ив, жило семейство ондатр и плавали дикие утки. Лягушки по вечерам орали так, что их многоголосый хор мог перекрыть лишь хор сверчков из прибрежной рощи…

В конце 70х кто-то из городской верхушки решил выслужиться. Поползли слухи, что реку будут чистить какой-то хитрой машиной, которая весь ил с ее дна выгребет и выкинет на другой берег. Меж собой мы прозвали ее «землесосом». И понеслось…

Я, тогда еще ученица начальных классов, стала слышать от отца непонятные слова: «будет нарушен биоценоз», «уничтожение флоры и фауны», «губительная цепная реакция», «экологическая катастрофа» и т. д. Ясно было одно – отец очень переживал по поводу гибели реки – писал в газету, собирал подписи, старался, чтобы его услышали партийные бонзы. И все было напрасно. Наконец, его метания закончились больничной койкой, а по реке стала передвигаться большая штуковина, от которой на противоположный берег отходили широкие трубы, через которые откачивалась жизнь реки.

И помню я жуткую, навсегда оставшуюся со мной картину из детства. Местные жители стоят на берегу, а мы, дети, бегаем по берегу, то и дело зажимая носы от невыносимого запаха разложения, а кругом целые залежи выброшенных на сушу погибших улиток, бычков, красноперок, ершей, ракушек-радужниц и грязно-серых водорослей, которые казались мне когда-то фантастическими подводными лесами. По реке пузом кверху плыли большие рыбины. Люди плакали, а исхудавший за период болезни, небритый отец стоял рядом с нами, смотря куда-то вдаль, и что-то говорил реке. Я прислушалась: его голос изменился до неузнаваемости. Вначале я думала, что он причитает как все, но потом поняла, что он говорил: