Остряк. Шел бы в «Аншлаг-аншлаг» работать.

В чил-ауте было потише, и музыка играла совершенно другая. Молодые люди на диванчиках, громко чавкая, целовались со своими девушками, а может быть и между собой. Еще они засовывали потные ладони друг дружке в трусы. Человека, способного купить мне водки, не было и здесь.

Выйдя из чил-аута, я прошел в другой конец коридора и на всякий случай посмотрел на входную дверь.

У входа располагался то ли гардероб, то ли камера хранения. Лысый мужчина в кителе с аксельбантами сосредоточенно рассматривал чью-то визитку. Возможно, раньше лысый был военным… скажем, бригадным генералом… возможно, раньше он лично водил армии на штурм вражеских крепостей.

Наголо стриженный молодец в униформенном дождевике с надписью «Клуб „Moon Way“, Security» стоял на пороге и пускал кольца дыма в сплошной, стеной идущий дождь. Возможно, раньше молодец ходил в атаки под началом лысого.

При взгляде на низвергавшиеся с небес потоки воды в душе рождалась благодарность к человеку, который придумал найт-клабы. Лишь очень большое сердце могло изобрести такие теплые и сухие места.

Дальше по коридору располагался только туалет. Коридорчик перед туалетом был пуст, а дверь в единственную кабину заперта.

Ломиться в запертый туалет было неловко. Я решил подождать китайца возле двери.

Бедный, вот скрутило-то. Через каждые десять минут бегает. Я машинально пощупал свой правый бок.

Когда я умру и патологоанатом в длинных резиновых рукавицах по локоть влезет в мое распоротое чрево… только тогда станет точно известно, как плохо выглядят мои собственные внутренние органы.

Вдавив пальцы как можно глубже под ребра, никакой боли я не почувствовал. Я обрадовался и постучал в запертую дверь:

– Господин Ли, вам плохо?

Ответа не было. Я решил поставить вопрос иначе:

– Эй, долго вы там?

Ни малейшей реакции.

За дверью было тихо. Не просто тихо, а абсолютно тихо.

Вернувшись в зал, я наклонился к самому уху Жасмин и прокричал:

– Китаец исчез!

– Как это исчез?

– В бар еще не заходил, а больше его нигде не видели.

– Посмотри в туалете. У него больная печень. Выпьет грамм – и из туалета не вытащишь.

– Смотрел – там заперто, а внутри мертвая тишина.

– Какая тишина?

– Мертвая. Кто теперь купит мне алкоголя?

– Ну-ка, пойдем!

К двери со схематическим мужским силуэтом она тащила меня целеустремленно. Наблюдавший за нами охранник в дождевике завистливо усмехнулся.

– Эй! Ли, милый! Ты меня слышишь?

Никакой реакции.

– Ли! Что с тобой?

Спустя десять секунд:

– ЛИ! СЕЙЧАС ЖЕ ОТКРОЙ!

Жасмин развернулась и посмотрела мне в лицо:

– Ты можешь сломать эту дверь?

– Могу.

– Тогда ломай!

– Как это ломай? Погоди…

– Что?

– Это необходимо? Может, там и не он.

– А кто?

– За дверь придется платить.

– Я заплачу, ломай.

– Погоди, я хоть секьюрити позову.

– Я тебе говорю, ломай!

Хлипкой двери хватило одного удара. Я ударил ногой чуть ниже ручки, и дверь с хрустом ввалилась в глубь кабины.

– Твою мать… – выдохнула Жасмин.

На полу в луже собственной крови лежал безнадежно мертвый господин Ли Гоу-чжень, бизнесмен из Китая.

До пяти часов утра я успел несколько раз изложить свою версию случившегося сперва милиционерам, затем подъехавшим фээсбэшникам, а в пять меня отвезли на Литейный, и там все началось сначала.

По долгу службы в Большом доме я бывал, и даже не раз. Но оказаться в роли допрашиваемого пока не доводилось.

Допрашивали трое. Все в одинаковых галстуках, стрижках и гладко выбритые. В отличие от меня.

Вопрос о том, какого рода отношения связывали меня с покойным, сыщики задавали по очереди. В общей сложности восемь раз подряд. То, что знаком я с ним был ровным счетом пятнадцать секунд, они отказывались принимать даже в качестве рабочей гипотезы.