Так было всегда. За разбитую Стейшей вазу, за разлитые ею чернила наказание получала я, потому что не приглядела за сестрёнкой. Я ведь на год старше. Хотя из-за болезни в раннем детстве, я как раз потеряла год, потому мы со Стейшей всему учились вместе. Потому мне никогда не была понятна политика мачехи, а отец, конечно же, не вмешивался.

Даже когда Стейша с психу решила запульнуть в меня утюгом, испортив дверь и паркет на полу, наказали опять меня. Я её спровоцировала — так сказала мачеха и наказала меня, а отец…

Вздыхаю, стараясь не думать о том, чьей любви мне не дано было познать.

Я нашла своё утешение в незнакомом мальчишке, что когда-то не дал мне отчаяться, но сегодня он показал своё истинное лицо.

— Белла, глаза! — рявкает миссис Румаш, когда я закусываю губу до боли. — Да что с тобой, гоблины дери?

— Над ней в академии потешались, — произносит быстрее меня Стейша.

— И что? Возьми себя в руки! — велит женщина. — Когда ревёшь, ты ещё страшнее. Хватит. Ради богов, Люрас, хоть ты ей скажи!

— Угу, — только и мычит отец, делая вид, что наши дела его не касаются.

Мачеха фыркает, и последние несколько минут мы едем молча, а потом выходим у порога огромного особняка с белыми стенами. Он раза в два больше нашего и намного красивей. А сад здесь какой: кусты в форме драконов, клубмы пестрящие алым и желтым цветом, белая беседка и даже качели.

Вот только мне не любоваться всем этим хочется — мне бы спрятаться там от всех.

Увы, не выйдет. Нас зовут в просторную гостиную, где ждёт хозяин дома. Высокий голубоглазый мужчина с черными, стянутыми в хвост волосами и проседью на висках. На вид ему лет сорок или пятьдесят, и он, кажется, не особо рад нашему визиту.

— Разве мой посыльный не передал вам, что я перенёс встречу? — спрашивает у отца хозяин дома, а я мельком оглядываю интерьер зала: резная деревянная бель, дорогая обивка диванов салатового цвета, бежевый шелк на стенах, золотые канделябры.

Может, этот господин какой-то важный начальник, потому отец и привел меня сюда: договариваться по поводу моего трудоустройства на каникулах? Но не слишком ли рано?

— Вы говорили, что хотите убедиться лично, и мы принесли письмо от оракула. Вот, гляньте, — тянет отец. — Она идеально подходит!

— Я вижу, — отрезает мужчина и кладёт письмо на край кофейного стола. — И какая из этих девушек Белла?

— Она, — указывает на меня мачеха, а я вздрагиваю от её слащавой улыбки.

В гости меня с собой берут редко, а дома ей не перед кем притворяться хорошей.

Мужчина хмурится, разглядывая меня с головы до ног, вздыхает и уже, кажется, готов вынести суровый вердикт, как вдруг медлит.

— Повернитесь, юная леди, — выдаёт он странную просьбу.

Мачеха толкает в бок, и я поворачиваюсь, лишь бы побыстрее всё закончилось.

— Эта метка за ухом. Откуда она? — спрашивает господин, и я невольно касаюсь родимого пятна в форме полумесяца. Как он вообще его заметил?

— Какая метка, Ваша Светлость? — суетится отец. — Ах, родимое пятно. Это наследственное от её покойной матери.

— Угу, понятно. Что ж, тогда давайте назначим дату, — решает хозяин дома.

Он поднимает чашку с чаем. Наше семейство, оживившись, спешит повторить за ним. Мне пить не хочется. Мне здесь и находиться не хочется. Но чашку из вежливости тоже беру.

— Оракул заверил, что в конце месяца будет отлично, — щебечет отец.

— Что ж, организацию торжества я возьму на себя. Вы успеете подготовить невесту?

Чего? Невесту? Это слово бьёт в меня молнией. Отрезвляет, вырывает из того болота, в котором я ежесекундно тонула.

Во все глаза смотрю на господина, на родных, на Стейшу, что дуется не хуже жабы, и только сейчас соображаю: «Ни о какой работе тут речи не идёт».