Когда осенью десятиклассники в плане занятий общественно-полезным трудом высаживали деревья на пустыре по улице Союзов ниже «Кировского» универсама, он ночью, вздрагивая, как диверсант-подпольщик, от каждого шороха, пересадил одно из посаженных им днем деревьев рядом с тем, которое посадила она.

Воспоминания о днях минувших плавно перетекли в мысли о Свидригайлове, с которым Виктор вдруг почувствовал ту самую «точку общую», отвергнутую Раскольниковым. И обнаружилась, таким образом, в сотканном фантазией Достоевского персонаже для Виктора мучительная и притягательная загадка, разгадать которую хоть отчасти он был обязан, поскольку их судьбы так причудливо переплелись.

Через два дня они репетировали в школе.

Галя дежурила по классу и назначила Виктору встречу в кабинете истории на четыре часа. Впрочем, полноценной репетиции не получилось. Во-первых, они были не одни, а Луна (прозвище, под которым за круглое лицо Виктор закодировал в мыслях Галину соседку по парте Ленку Волынцеву) подчеркнуто вела себя так, будто присутствовала на любовном свидании. Во-вторых, Галина сразу взяла на себя диктаторские полномочия, нисколько не считаясь с мнением партнера.

– Ты ничего не понимаешь! – возмущалась она. – Покажи сущность Свидригайлова, вот и все, что от тебя требуется. Это так просто, что я поражаюсь твоей тупости!

Услышать про себя, как про тупого – причем не в виде оскорбления, а в качестве якобы простой констатации факта, Виктору было в диковину. Поэтому и отреагировал он на услышанное довольно сдержанно:

– А в чем его сущность, по-твоему?

– Способен на любую мерзость – это раз! Мотивы его поведения по отношению к Дуне абсолютно прозрачны – это два! Ему ни за что не стыдно, – это три! Вот и играй похабника: нахмуренными бровями, сладострастным потиранием рук, интонацией…

Луна, намывая доску, язвительно заметила:

– Не придирайся, Галька! Он правильно все делает. Ты только приглядись, как у него нижняя губа оттопырилась – никакого сладострастного потирания ручонок не надо!

Виктор, для которого в эмоциональном плане намек Луны очень интересно наложился на недавнее высказывание Калининой про тупость некоторых присутствующих, внутренне вскипев, улыбнулся:

– Ой, беда, беда! Неужели заметно? Храни нас, Господь, от умных… – «умных» он выделил особо, – подруг наших возлюбленных, а от прочего мы как-нибудь и сами убережемся!

Галя поморщилась, среагировав на его слова как на очередную пошлость из разряда вполне от него ожидаемых, но Луна вдруг замерла, медленно повернулась…

– Да ну его! – Галя с досадой махнула рукой. – Тормозит на каждой реплике! Знала бы, век бы не связывалась!

Виктор оперся рукой на парту, ощутив чьи-то ледяные пальцы на своем сердце. Ее слова били насмерть еще и потому, что он не мог ей ответить, как ответил бы (а он знал, чем ответить) любой другой на ее месте.

– Что же ты тогда Лёшеньке своему не предложила сценку подготовить? – проговорилась Луна, то ли забыв о присутствии Виктора, то ли нисколько с его присутствием не считаясь, то ли в расчете, что он должен обязательно ее услышать.

– Значит, есть на то причина! – обрубила подругу Галя, взглядом намекая не распространяться на эту тему.

До Луны словно бы дошло не сразу.

– А-а… Ты все ему простить не можешь, как он на дне рождения Таньки Зиминой… – сказала она и, не договаривая, многозначительно посмотрела на Виктора.

Виктор все понял. Он предполагал нечто подобное и даже не удивился, загоняя на потом пронзившую его ревность. Ревность его еще достанет, но не сейчас. Не сейчас… Только бы не сейчас!