– Нет, лучше Саратова, – сказал Никита Кузьмич, – я ведь оттуда…

– Ну Саратова. Тоже городок неплохой!.. И будем мы с тобой опорой нового порядка! Представляешь себе, банщик Никита Борзов – бургомистр Саратова! Вот она, благодарность за верную службу… А еще дадут тебе Железный крест. Знаешь ли ты, что значит получить Железный крест? Станешь полноправным гражданином фатерлянда.

Блинов увлекся. Он вскочил с кресла и подошел к небольшому, обитому железными полосами сундуку, который стоял в углу, заменяя собой несгораемый шкаф.

Сколько раз Никита Кузьмич пристально рассматривал этот удивительный сундук со множеством разных завитушек, инкрустаций, с накладками в виде раковин! В нем не было видно замочной скважины, а между тем он каким-то образом накрепко запирался. Блинов никогда не рассказывал, как к нему попал этот сундук, который он привез с собой из Белгорода. Борзов ни разу не был свидетелем и того, как Блинов его открывает. И сейчас, когда бургомистр наклонился над сундуком и стал что-то крутить с краю, Никита Кузьмич так ничего и не увидел: помешала широкая спина Блинова. Внутри сундука что-то щелкнуло, звякнуло, и Блинов приподнял его массивную крышку, Борзов ожидал, что сейчас произойдет что-то крайне интересное, но Блинов вынул из сундука лишь тонкую коричневую книжку, которая оказалась статутом ордена Железный крест. Блинов долго смаковал его многочисленные пункты, словно он уже имел этот орден и ему хотелось только уточнить свои права.

Внезапно дверь кабинета отворилась, и на пороге возник Курт Мейер. Он приостановился на мгновение, оглядывая кабинет с видом человека, который извиняется за то, что вторгся без предупреждения.

Блинов вскочил и радостно раскрыл объятия:

– Господин Мейер! Заходите! Я только что хотел звонить к вам, чтобы пригласить на чашку кофе!..

Он быстро обошел вокруг стола и устремился навстречу гостю. Мейер снял фуражку, усталым движением бросил ее на ближний стул и дружески пожал руку Блинову.

– Честное слово, – сказал он, – я бы, наверное, погиб с тоски, если бы в городе у меня не было такого друга, как вы.

Лицо Блинова расплылось в улыбке.

– Да, господин Мейер, раньше я считал, что истинная дружба может возникнуть только в юности, но потрясения войны, оказывается, сплачивают людей еще сильнее.

Мейер подсел к столу и весело взглянул на Никиту Кузьмича, который, плохо понимая немецкий язык, старался вникнуть в то, о чем они говорят, но так ничего и не разобрал. Однако по тому, как весело начался их разговор, он догадывался, что ему ничто не угрожает.

– Ви молодец! – вдруг сказал ему Мейер по-русски. – Я знать ваш храбри поступок! Ви задержать преступник! Спасибо!.. Мы его расстреляйть!..

Пока он говорил, с трудом находя слова, Никита Кузьмич подобрался, и вся его маленькая фигурка теперь выражала неутомимое служебное рвение и полную преданность.

– Ну, иди, – сказал ему Блинов. – Где ты будешь? У себя?.. Если понадобишься, я тебе позвоню…

Борзов встал и поспешно вышел – лучше быть подальше от этих двоих, когда они сходятся вместе.

– Преданный человек! – сказал Мейер, лишь только за Борзовым закрылась дверь. – Здесь, в России, редко попадаются настоящие люди!

– Вы сегодня очень устали, господин Мейер, – сказал Блинов; он открыл дверцу письменного стола и достал бутылку коньяку и две рюмки. – Выпьем?

– Охотно, – согласился Мейер. – Сегодня был какой-то дурацкий день… Все шло кувырком. Мне звонил представитель Тодта[4] Шварцкопф. Он сходит с ума: хочет построить сто двадцать дотов за полтора месяца…

– Это невозможно, – пожал плечами Блинов, – у нас не хватает людей. В лагере осталось всего шестьсот человек. Половина из них – больные и раненые…