– М-да… впечатляет. Думаю, с этим можно двигаться вперед… А еще есть?

Он объяснил, что сейчас распахивают Восточное Поле, а именно там парящие предметы обычно всплывают из свежеразрытой земли. У его семьи есть права на предметы, извлеченные из земли. Я пообещал связать с Фентоном – вдруг нарисуются перспективы бизнеса? – и отфутболил пальцем одну из штуковин побольше. Та отлетела на другой конец кухни, а потом лениво подплыла к остальным.

– Странно, – сказал Северус. – Еще печенья?

– Нет, спасибо.

– Очень разумно с вашей стороны. Не дадите ли интервью «Восточнокарминскому Меркурию»? Нашим читателям будет интересно узнать, какие вы забавные и самовлюбленные там, в центре Коллектива.

Я поблагодарил, объяснив, что сейчас очень занят, а чуть попозже, может, и выкрою время. Северус ответил, что это будет здорово, но все медлил прощаться.

– Чем еще могу служить?

– Простите, что забегаю вперед, мастер Эдвард, но в городе есть рынок билетов с открытой датой на предъявителя, и если…

– Я ничего не продаю. – Свой ответ я сопроводил улыбкой: мол, я тебя не выдам. – Мне нужен мой билет, чтобы вернуться домой.

– Конечно. Но я могу предложить… ммм… двести баллов. Наличными.

Для серого это было очень много – двести баллов в виде передаваемой суммы, а не записей в книге поведения. И это было очень много для меня. Можно выбраться в хорошее место с Констанс вечером… И не один раз. Но если я не вернусь в Нефрит, зачем мне эти баллы?

– Нет, мне без билета никак.

Северус извинился, сказал, что охотно поговорит со мной, когда я освобожусь, и удалился. Я пополнил сахарницу из наших с отцом запасов, потом пошел в рисовальную.

– Вот удивительно, – сказал я отцу, который сидел у окна и вел неравную борьбу с кроссвордом. – Мне только что предложили купить мой билет на предъявителя.

– Внешние пределы – не для всех, – заметил он, не поднимая головы. – Но ты ведь не продал?

– Нет, конечно.

– Ну и хорошо. И не давай билет префектам на сохранение – вдруг они сами его продадут.

Поблагодарив отца за совет, я спросил его, знает ли он, кто наш хозяин.

– Три по вертикали, – пробормотал он. – Ласковое обращение к детям и женщинам. Десять букв, начинается на А, кончается на К.

– Апокрифик.

– Апокрифик? А что, пойдет.

И он тут же, не задумываясь, вписал слово.

– Да нет, папа. Наш хозяин – апокрифик.

– Чтоб его… – Отец принялся стирать ответ, наверное, уже в шестой раз. – Апокрифик. Ты ведь не пригласил его на ужин?

– И вообще с ним не говорил, – ответил я, расставляя на столике молоко, сахар, чай и тоже усаживаясь у окна. – А раз его не существует, то его там нет, даже если он там.

– Их все время где-то нет, в том и суть. Ласковое обращение к детям и женщинам. Гм.

Тут в дверь позвонили.

– Открой, пожалуйста. – Отец отложил газету, подтянул галстук и с достоинством встал у камина. – Это, наверное, главный префект.

1.2.31.01.006: Каждый замеченный в недоплате или переплате за товары или услуги карается штрафом.

Я встал с колотящимся сердцем. Отполировал носки ботинок сзади о брюки и направился к двери. Но за ней оказался вовсе не главный префект.

– Ты! – воскликнул я при виде той самой загадочной грубиянки, что угрожала сломать мою челюсть в Гранате.

Я испытал сложную смесь восторга и смятения и со стороны, должно быть, выглядел остолбеневшим. Как и она, собственно. На секунду на лице ее отразилось сомнение, сменившееся непроницаемым выражением.

– Вы знаете друг друга? – раздался строгий голос женщины, которая стояла за моей прекрасной незнакомкой.

Видимо, то была Салли Гуммигут, желтая префектша. Как и Банти Горчичная, она была одета с ног до головы в яркую синтетически-желтую одежду – хорошо сшитые юбка и жакет. Более того: желтыми были серьги, головная повязка и ремешок часов. Мозг мой тут же среагировал на нестерпимо яркий цвет; наряд Салли Гуммигут приобрел гниловато-сладкий запах бананов. Правда, это был не запах, а лишь ощущение, что такой запах мог бы от нее исходить.