Мимо проезжали почти сплошь иномарки, никакой загазованности в воздухе тоже не было. Черт его поймешь, может, надо знать места, где ездить? Ленинградка позавчера мне очень не понравилась, а Ленинские сегодня и правда были просто хороши. Или это потому, что я смотрела на все уже Максовскими глазами?

– Тебе нравится Москва? – спросила я.

– Да. Чистый, красивый, светлый город. А тебе нет?

Я удивилась такой характеристике еще больше, но промолчала. Когда я уезжала четырнадцать лет назад, Москву чистым светлым городом назвать было определенно невозможно. Я помню, как, приехав в Амстердам, вышла первый раз в город, в центр, и меня до боли в глазах поразила его яркость и чистота. Даже воздух будто другой. Вымытый, прозрачный, и все совершенно как на открытке. А вечером город загорелся всеми возможными огнями и стал еще красивее, прямо каким-то глянцево-журнальным, словно отпечатанным в хорошей типографии на дорогой бумаге, и очень западным. Контраст после Москвы был потрясающим. Москва вечерами стояла освещенная тусклыми фонарями, вывески безвкусные, дурацких цветов, то тут, то там не работали несколько букв из освещенных надписей, и в целом во всем – ощущение грязи, запущенности и смутной опасности. Может быть, все уже изменилось? Вчерашний вечер я провела с мамой на кухне, так что вечерней современной Москвы еще не видела. Хотя погуляв вчера по этой «чистой Москве», обнаружила на джинсах жирное пятно непонятного происхождения, а от замшевых мокасин вообще решила временно отказаться. Было понятно, что если их таскать здесь каждый день, то через две недели, вернувшись домой, я их просто выброшу.

– Мы в центр едем? – спросила я.

– Да. А что?

– Хочу посмотреть Москву вечером.

– А вот мы пока поедим, как раз стемнеет, и я тебя покатаю, если хочешь.

Было что-то ужасно приятное и уютное в этом его «покатаю». Меня сто лет уже никто не катал. Я давно ездила на своей машине, а если и ехала с кем-то как пассажир, то меня везли, а не катали. А в устах Макса это прозвучало как-то очень из детства, когда управление любым транспортным средством, от мотоцикла до машины – было чисто мужским делом, и мальчики, ухаживая, девочек именно катали.

Минут через десять Макс припарковался у ресторана. У входа нас встретил какой-то мужичина вроде лакея в ливрее, только с абсолютно не подходящим костюму, как топором вырубленным лицом. Интересно, сколько этот в ливрее пролучает и насколько хороши дела у ресторана, если хозяева могут позволить себе специального амбала, открывающего клиентам дверь? – подумала я.

Дела у ресторана шли очень хорошо, я поняла это, едва вошла, моментально оценив царившее вокруг оживление и полностью занятые столики. А позже, испытав шок от цен в меню, поняла, и как можно позволить себе иметь лакея.

Мы прошли через довольно симпатичный зал с мягким желтым освещением в дальний угол, где нас ждал уютный столик в нише с аквариумом. Интересно, Макс специально его забронировал или нам просто повезло? Пока мы шли, на нас почему-то все посмотрели. Макс, казалось, этого вообще не заметил, я же – немного смутилась. В Европе принято не обращать друг на друга внимания, а рассматривать людей в упор – вообще считается недопустимым неприличием. Да и дело не в приличиях, просто каждый действительно занят собой и своей жизнью и не особо смотрит на других. Здесь же меня довольно откровенно и с интересом оглядели человек пятнадцать, и это за те пару десятков метров, что мы прошли от входа до нашего столика. У меня сразу начались сомнения: может, я как-то не так выгляжу? Смотрели не только мужчины, это бы ладно, допустим, я им понравилась, но смотрели и женщины тоже. Причем каким-то совершенно непонятным взглядом.