Все встреченные мной раньше русские – это касалось не только несчастных эмигрантов, но и моих богатых нефтяных клиентов из России – были откровенно отсталыми, какой-то пройденный этап. Голландцы тоже мне ничуть не ближе, – очень голландцы, никакой фантазии или полета! У себя на родине они начисто лишены необходимости что-либо сравнивать или переосмысливать, а, учитывая политическую и экономическую стабильность Западной Европы, пути их оказались как бы заранее запрограммированы: кругом полная ясность и безопасность, думай не думай, а все получится приблизительно одинаково. И взаимопонимание у меня с ними выходило какое-то вялое, слишком все на другой энергетической волне у них происходит. К тому же до какой тоскливой степени они предсказуемы! Мне было с ними откровенно скучно. Они казались мне напрочь давно и навеки заснувшими, и моего жизненного опыта, со всеми этими перестройками и переворотами в судьбе, выборами и осмыслениями – никак не понимали, да к тому же, и побаивались. И правильно в общем-то делали, что побаивались.

Я грустно усмехнулась, вспомнив Барта и наш нелепый роман. Барт работал в банке лет двадцать, в должности кого-то там по обслуживанию электронных баз данных, и ассоциировался у меня исключительно с этими базами. Даже думал как база данных: в одной колонке мозгов у него стояли удовольствия, то есть я, в другой – расходы на бензин. Других связанных со мной расходов у него не было, я патологически везде и всегда за себя платила.

Я пришла к выводу, что чем-то необъяснимым, какой-то своей «мужско-половой» энергетикой меня все-таки привлекали именно русские мужики, причем не из эмигрантских кругов, а те, настоящие, живущие в России, прошедшие там все сумасшедшие перемены, за которыми я наблюдала лишь со стороны. Я подозревала, что годы перестройки просто обязаны были родить в России какой-то новый, не известный мне сорт людей, – почувствовавших неистовство свалившейся прямо на голову свободы, готовых бросить вызов жадной и удушливой власти, людей умных и сильных, и не просто выживших, а ставших кем-то и чего-то достигших. И привлекали меня в них вовсе не их деньги, которые, как я надеялась, даже для них не были конечной целью, а именно те черты характера, благодаря которым они стали теми, кем стали. Но как же я боялась теперь, познакомившись с Максом, что, сидя в своей эмиграции, я все просто излишне романтизировала, напридумывала, и на поверку Макс окажется таким же, как и другие мои клиенты – упертым и самовлюбленным самодуром, помешанным на власти и деньгах до полной потери каких-либо нормальных человеческих ценностей.

Разволновавшись, я уже не могла сидеть и рассекала восьмиметровую кухню по диагонали между холодильником и накрытым к чаю столом: по два шага в каждую сторону. Я прекрасно понимала, что ничего этого не сумею связно объяснить маме, но, остановившись, решилась все-таки сделать последнюю попытку.

– Мам! Во-первых, ты уже замучила этим словом – «миллионер». Просила ведь я относиться к его деньгам спокойнее! А во-вторых, ну как мне тебе доказать, что я не искала специально миллионера-то?! Это случайность, причем скорее неприятная, создающая какое-то неравенство между нами, а я терпеть этого не могу!

– Ну смотри. Тебе жить. Я свое мнение высказала. Связавшись с нашим российским бизнесменом, ты в самую грязь полезла! И помяни мое слово, ты еще не раз об этом пожалеешь! – сказала мама с горечью. – Воры они, и все тут. Вовремя оказались там, где нужно. Ты ничего про них не знаешь, не ведаешь, что тут творилось, пока ты жила вдалеке. Ладно, твой герой там защищал кого-то в школе до сексуального голоса, но нос-то у него перебит все-таки позже, и что ты об этом в конце концов знаешь? И где твой герой сейчас? Ты из-за него приехала, а он тебе даже не звонит!