– За то, чтобы пасодобль не кончался!

Знаменский встал, подошёл к столу и, склонившись над сукном, стал расставлять шары.

Марк взял из стойки свой любимый кий и, намелив его как следует, с силой разбил пирамиду. Шары раскатились по столу к видимому удовольствию Знаменского. Стас бросил на стол беглый взгляд, обошёл его с противоположной стороны и, почти не целясь, загнал свояка в дальний угол:

– Знаешь, а с Кирой всё по-другому, – продолжал Знаменский вечер интимных откровений. – Она вообще другая, – он выделил последнее слово. – И вот сегодня я особенно отчётливо это почувствовал, я ведь действительно, никогда не видел её в какой-то домашней одежде или неприбранной. Всегда при маникюре, причёске, лёгком макияже, никогда не выносит мозг, не капризничает, который год уже ведь так! Как думаешь, Шатов, может, она у меня инопланетянка? – он с шумом вогнал в лузу второй шар.

– Может, это любовь? – съязвил Марк, оценивая свои шансы на бильярде.

– Смейся, смейся. – Знаменский осторожно накатил в середину от борта, но на этот раз шару явно не хватило энергии и он остановился перед лузой. Стас состроил гримасу. – На самом деле я порой просыпаюсь, смотрю на неё и понимаю, что она, может быть, и есть тот шанс для меня, который выпадает порой после полтинника. Я вот так лежу, смотрю и подниматься не хочется. Наверное, это и есть счастье.

– Ты поэтому в офис последние пару лет к одиннадцати приезжаешь? – хохотнул Марк и забил шар, так заманчиво оставшийся на сукне.

– Чёрствый ты человек, Шатов!

– Ну куда мне до тебя! Ты так полежишь-полежишь, да и в «Ноэль» едешь с очередным «счастьем», – вспомнил Марк утренний рассказ Знаменского.

– Грешен, что тут скажешь… – улыбнулся Стас. – Но это не главное. Главное, что люблю я Киру…

В кармане пиджака зазвонил смартфон. Знаменский достал гаджет, смахнул зелёный круг вызова:

– Алло! Да, привет, Паша!.. Почему?.. Я понял. Да, документы у меня. Всё нормально. Не переживай… Конечно, Паш… Чем помочь? Ну прими соболезнования, старик! Держись… Да, от Марка тоже прими. Павел, всё нормально! Нет проблем. Давай, крепись! Пока!

– Что случилось? – Марк вопросительно смотрел на Знаменского.

– Рощин с нами не летит. Мать умерла час назад.

В комнате повисла тишина, с минуту каждый из них сидел, погружённый в свои мысли. При сообщении о чьей-то смерти люди часто делают такие вот уважительные паузы, молча думая о чем-то своём, или вспоминая, каким был умерший человек. Эти паузы словно заставляют нас задуматься о конечности нашего пути, каких-то потаённых смыслах, усталости, тщетности и суете существования. Затем мы выходим из этого отстранённого состояния, оттряхивая с себя его остатки, как суетливые воробьи оттряхивают с перьев остатки дождевой воды. Первым заговорил Шатов:

– Ну и как же мы без него? Это его проект, он готовил восемьдесят процентов документов.

Знаменский устало размял переносицу, медленно открыл глаза:

– Технических документов, Марк! Всю техническую часть итальянцы уже изучили вдоль и поперек, протоколы разногласий уже давно отработаны. Обсуждаться будет лишь финансовая часть и Рощин нужен был лишь для презентации. Если честно, я включил его в состав участников для переговоров только для того, чтобы не обиделся, – Стас широко улыбнулся. – Ты же знаешь его характер. Ну что мы с тобой, кино итальяшкам не покажем?

Марк знал характер Рощина. И ещё он знал совершенно точно, что Рощин на переговорах далеко не лишний участник.

– Ладно, может, ты и прав. В любом случае перенести не получится ни переговоры, ни похороны. Слушай, а мать-то у него где жила? Я вот как-то уже и привык, что он постоянно один, ни баб у него, ни родственников.