– Ты мне зачем посылку выслала, я же сказала – не надо! А? Че? Да, съели сгущенку ребятишки. Дырку проткнули и выпили. И скрыли… Да не говори! Нет, ниче больше не надо… А то он совсем распоясался, ниче делать не заставишь, только на диване лежать…

– Привезу… Ага. Встречай, поезд 37. Утром… А? Да в пять. В пять, говорю!

Вера дождалась, когда ее соединят с Андреем. Что он хочет ей сказать? Откуда-то из живота волна подкатывалась к сердцу. И сердце обрывалось, как на резком взлете качели. Волнение и предвкушение. Чего? А ничего. Просто голос услышать. На руках – самый ценный груз. Лежит и молчит. Только глазами лупит. «Смотрит, как правдишный! Что бы ты понимал», – с умилением подумала Вера.

Конечно, понимает – мешать сейчас нельзя. Вот и не пищит.

В переговорной будке, пахнущей искусственной кожей, Вера сняла длинную телефонную трубку.

– Вера, – Андрей сказал и сам не узнал свой голос.

– Андрей…

Они не поздоровались, как будто расстались сегодня.

– Ты как живешь?

– Я не одна. Теперь не «я», а «мы», – ответила она с улыбкой.

– А кто у тебя?

– Со мной человек, пять килограммов.

– Это как? – он будто отупел вмиг.

– Очень просто. И не просто.

– Кто родился?

– Парень. Здесь вариантов всего два.

– Как бы мне его увидеть?

– А зачем? Не сворачивай кровь ни мне, ни себе.

– Но сын-то мой.

– И спасибо тебе.

– Я себе места не нахожу.

– И здесь не найдешь. Оттуда сюда тянет, отсюда туда будет.

– А ты как одна?..

– Я не одна – говорю же…

– … Растить.

– Нам много не надо.

– Я вам помогать буду.

– Я знаю, что ты есть, и мне этого достаточно.

– Мне без тебя совсем хреново. Не могу я так. Разреши хотя бы звонить тебе.

В это время сын захныкал, а потом закричал в голос.

– Ну все, у нас истерика по графику, – крикнула Вера в длинную трубку.

– Как зовут-то его?? – пытался перекричать Андрей.

– А? Что? – она уже ничего не слышала. Повесила трубку. И не слышала, как он сказал «люблю».

Потом весь день страдала. Ну пусть бы приехал. Почему она думает о его детях? Об ее сыне кто подумает? Детей Андрея ждал весь мир – мама, папа, бабушки, деды. Ее сына не ждал никто, кроме нее. А чем он хуже? Он и так родился с прочерком вместо отца.

Потом Вера подумала – нет, все правильно. Зачем ей его половина? В середине жизни уже целого не получить. А Андрей ей нужен целиком, либо никак.

Родился Сережка в самом начале перестройки. Страна перестраивалась. Кто-то наживался на переделе государственной собственности. Для отвода глаз ее раздали людям бумажками. Ваучерами. Ты собственник. Живи не хочу, дивиденды получай. По базару, где прямо с земли на клеенках торговали варёнками, китайскими «адидасами» и «монтанами», ходили мужики с картонными табличками на груди «Куплю ваучер». «Зачем он им нужен?» – думала Вера. А мужики, не задумываясь, продавали свою долю государственной собственности за бутылку водки. Выпил и забылся на некоторое время. А то и навсегда, если паленая попалась.

Деньги «живые» перестали платить. Ее строительная контора успела превратиться в АО и раздать сотрудникам акции. А потом сразу обанкротилась. «Шарага развалилась», – так говорила Верина сотрудница. Стройки превратились в долгострои. Все кругом застыло и зияло пустыми черными глазницами. Кому нужен этот несуразный громадный дом культуры в центре города, когда людям нечем кормиться?

Вера осталась без работы. Страна перестраивалась – люди ломались. И не было никому дела до двух отшельников, живущих в однокомнатной малогабаритке. Они были слишком малогабаритными для такой огромной страны. Всего лишь одна клетка в штатном расписании, которую можно перечеркнуть. Всего одна клетка в многоквартирном доме, которая сливается с сотней таких же. Появились в обиходе новые фразы: «твои проблемы», «вам никто ничего не должен», «человек человеку волк».