– Да хрен с ними, со старыми урками, – прервал собеседника Серега, – короче, я ему опять говорю: все будет путем. Ведь этот Вертяков не пальцем деланный оказался. У него, оказывается, все бабки на ксероксе были скопированы. И теперь имеется список номеров банкнот.

– Во, блин! Это что, они целый день переписывали? – изумился Лёхан.

– А я откуда знаю? Вот только зачем он это сделал – не понимаю, – Серега пожал мощными плечами.

– Ну, это их дела, нам лучше не соваться, – Лёхан махнул рукой.

– Правильно. Меньше знаешь – лучше спишь. Так вот, все обменники у нас схвачены; если кто с этими денежками придет – тут его и засветят. Еще Вертяков сказал, что нужно отследить крупные покупки, да только я думаю, что это все без толку.

– Это почему же?

– А потому что, если это какие-то конкретные люди «мерседес» грабанули и денежки прибрали, то искать бесполезно. Разве что у них совсем мозгов нет.

Именно на этом месте беседы двух бандюков Саня, хоть и был глубоко неверующим, вознес хвалу всем имеющимся богам. Получалось, что мозги у него все-таки были. И какое-то восемнадцатое подсознательное чувство уберегло его от визита к местным менялам.

Допив коньяк, Саня встал и пошел к выходу из бара.

Он чувствовал, что, получив неожиданную, но очень полезную информацию, он должен уйти отсюда и где-нибудь в тихом месте обдумать свои дальнейшие действия. А единственным по-настоящему тихим местом была его холостяцкая однокомнатная квартирка на окраине, где его сейчас ждал верный пес Шницель.

Выйдя на улицу, Саня махнул рукой, и около него сразу же остановилась такая же помойка, на какой он сам последние три года халтурил, зарабатывая себе на жизнь. Усевшись рядом с водителем, он окинул взглядом убогий обшарпанный салон, вздохнул и сказал:

– На Третью Лесную.

Водитель кивнул и со скрежетом врубил передачу.

Семен Барков, по прозвищу Кулак, стоял посредине огромного утоптанного плаца и, ничего не понимая, смотрел на пятиметровый деревянный крест, который торчал из земли прямо по центру этого самого плаца.

То, что он увидел на этой зоне, совершенно не соответствовало тому, о чем еще до суда говорил ему в изоляторе временного содержания старый рецидивист Седой. Проникшись симпатией к Кулаку, Седой рассказал ему, как вести себя на зоне, какие там порядки, как следовать воровским понятиям и избегать опасных ошибок – короче, проинструктировал его перед первым сроком.

Но срок этот оказался одновременно и последним, потому что Баркова приговорили к пожизненному заключению. И, поскольку оно должно было проходить в условиях, где не действуют никакие уголовные законы и воровские понятия, Семен, сидя в «столыпине», с грустью вспоминал доброжелательные наставления старого, побитого жизнью авторитета.

Сразу же после суда его отвезли обратно в тюрьму, но уже не в ту камеру, где он просидел под следствием долгих пять месяцев, а в одиночку. Он не очень удивился этому, потому что понятия не имел, как обращаются с теми, кто получил пожизненное.

Молча усевшись на узкую койку, привинченную к серой стене, он захотел закурить и, похлопав себя по карманам, вспомнил, что все его вещи остались в той, другой камере, которую он делил еще с тремя сидельцами.

Но долго страдать не пришлось, потому что часа через два дверь камеры с лязгом распахнулась и вертухай равнодушно сказал:

– Барков, на выход.

Семен встал и, заложив руки за спину, вышел в коридор, где стояли еще трое вертухаев с дубинками. Профессионально ощупывая Семена глазами, они следили за каждым его движением и были готовы в любой момент пресечь любые нежелательные телодвижения.