–Как дела, бочка? Если денег не хватает, может, пойдешь сало на рынок сдавать?

Ксюша с достоинством проходила мимо, не обращая на задиру никакого внимания.

Зато потом я обнаружила, что его внимания по отношению ко мне становится слишком много. Он мог подойти и обнять меня то за талию, то за плечи. Один раз и вовсе попытался прилюдно поцеловать. Когда на перемене я мыла доску, этот дурачок подошел сзади и ущипнул меня за попу. Ох и взбесилась я тогда! Схватила ведро, в котором полоскала тряпку, и вылила на него грязную воду, до последней капли. Петька смотрел на меня несколько секунд выпученными глазами, затем развернулся и выбежал из класса. Больше он ко мне не подходил, боясь, что я еще чего-нибудь с ним сделаю.

Маме было все равно, что меня в школе хвалили. Она воспринимала это как должное, словно всеми своими успехами я была обязана ей. Иногда мне казалось, что она не в себе: смотрит куда-то в одну точку, что-то бормочет. Однако, как только я подходила к ней с каким-нибудь вопросом, мама рыкала на меня так, что пропадало всякое желание даже вспоминать о ней. И я уходила либо в огород, либо к Ксюше, чтобы отвлечься.

Баба Маня научила меня владеть иголкой, и благодаря этому у меня появились новые колготки. Правда, не совсем новые, но…

Помню, в конце восьмидесятых-начале девяностых начали продавать в городах капроновые колготки. Некоторые были просто гладкие и очень тонкие, однотонные, а были и цветные, с ажурным рисунком, которые мне казались верхом совершенства. Девочки из моего класса посмеивались надо мной из-за того, что я была единственной, кто на школьные мероприятия приходил в обычных трикотажных колготах. Они были с жутко растянутыми коленками и смотрелись ужасно, но других у меня не было. Я мечтала о капроновых, но мама бы никогда мне такие не дала, потому что берегла свои две пары как зеницу ока. Именно в них она выходила устраивать личную жизнь, цепляя на себя все лучшее, что только у нее было.

Это я сейчас понимаю, что ничего иного она не могла придумать. Потому что сама выросла, как сорняк в поле, и толком не знала, что к чему. Поэтому и носила обтягивающие короткие платья, либо блестящие кофточки ядовито-яркой расцветки. Вещи были уродливы, но мне тогда они казались просто немыслимой роскошью. Ах да, не забыть бы и про мамины шпильки, упав с которых я чуть не сломала себе ноги. Ядрен батон, как в них вообще можно ходить? Я слышала, как мама хвасталась перед зеркалом, что выпросила эту красоту у соседской дочки-студентки. Это были туфельки с немыслимо узким носом и высоченным тонким каблуком. Мама пробовала в них пройтись, но вскоре поняла, что эта задача ей по плечу. Она напоминала динозавра с подогнутыми коленками, при этом ее зад оттопыривался, а туловище слегка подавалось вперед. От этого мама реально становилась похожа на какого-нибудь диковинного прямоходящего зверька с торчащими вверх рыжими волосами.

Когда-то мама прочитала, что рыжеволосые женщины считаются роковыми и самыми желанными для мужчин. Поэтому она не могла успокоиться до тех пор, пока не нашла самую дешевую краску, которая превратила ее русую шевелюру в огненно-красную. Такую, что за километр видно было, и все знали, что идет красотка Лида собственной персоной. А уж для меня как было лестно слышать подобные слова… самыми мягкими были те, которые предсказывали мне пойти в будущем по стопам мамы – родить в шестнадцать лет. Зато мама ходила и в ус не дула. Ей было плевать на всех и вся, включая меня. Главное, что она была занята поисками того мужчины, который обязательно ее осчастливит. Мама искренне считала, что с ее внешностью все обязаны падать перед ней ниц и умолять ее выйти замуж.