Мне вдруг стало очень стыдно за то, что я не приходила раньше.

– Ой, – сказала Бриджет-не-Бриджет. – Здрасьте.

И покосилась в сторону Кондора, который кивнул ей, сохраняя на лице какое-то отстраненно-прохладное выражение. Внимание девушки ему не нравилось.

Ей он, кстати, тоже не нравился. Слишком уж она подобралась, покрепче запахнула шаль на груди, обхватила себя руками, словно старательно пряталась от вредного волшебника, который на протяжении недель так же старательно восстанавливал ей потерянную память.

По моим наблюдениям, восстановление памяти, как и любое ментальное воздействие, с которыми я сталкивалась, было штукой неприятной, почти болезненной – и в процессе, и после него, когда тебя окатывает потерянными воспоминаниями, как водой вперемешку со льдом, и ты пытаешься найти сильную и теплую руку, за которую можно ухватиться и вынырнуть из этого всего.

Я не была уверена, что Кондор привык протягивать руку каждой девице, которую встречал. Я помнила, сколько в его словах тогда было предубеждений по отношению к случайной жертве их эксперимента, и как-то сомневалась, что он будет объяснять ей каждый свой шаг, доставать платки из воздуха, чтобы вытереть слезы, и подслащивать зелья, которые нужно было выпить, чтобы не случилось беды.

Я посмотрела сначала на Кондора, который заложил руки за спину и стоял, чуть задрав подбородок, ожидая чего-то, потом – на Габриэля. Наши взгляды встретились. Габриэль коротко кивнул, провел рукой по волосам, пытаясь их пригладить.

– Вы вряд ли это помните, Бриджет, – сказал он, кашлянув, будто бы слова застряли у него в горле. – Но именно леди Лидделл помогла вас найти.

Девушка перевела взгляд с Кондора на Габриэля, а потом посмотрела на меня – так рассеянно, будто бы действительно пыталась вспомнить. Лицо ее потеряло настороженность и на секунду стало по-детски печальным. Тонкие, очень светлые брови почти сошлись на переносице.

– Я не помню, – быстро сказала она, мотнув головой.

Взгляд Бриджет был направлен куда-то мимо меня.

Я почему-то вспомнила Хёльду и ее взгляд – отрешенный, обращенный по ту сторону реального мира. Стало жутко, и, чтобы стряхнуть с себя эту жуть, я резко подалась вперед, широко улыбаясь и протягивая руку:

– Рада видеть, что вам лучше, – сказала я Бриджет.

Та снова поправила шаль и непонимающе уставилась на мою руку. Кажется, она даже отшатнулась, губы вытянулись в изумленное «о». Изумление, впрочем, быстро сменилось каким-то странным не то ехидством, не то неодобрением. Бриджет осторожно протянула руку и сжала мои пальцы – мягко и коротко.

– Простите, – ответила она без тени сожаления – и без намека на улыбку. – Я правда не помню вас.

И ее рука юрко и быстро снова вцепилась в шаль, но потом переместилась поближе к виску – и потерла его. Бриджет поморщилась и коротко зашипела, наклонив голову набок.

– Кошмар, – сказала она, ни к кому не обращаясь. – Пытаюсь вспомнить хоть что-то, но тут же болит…

Леди Хьюм, которая милостиво позволила нам обменяться приветствиями, резко вздернула подбородок и посмотрела на меня холодно и почти зло. Почти так же, как она смотрела на Кондора, только, наверное, еще холоднее. То ли я не понравилась ей с самого начала, то ли ее задела моя нарочитая громкость и улыбка, то ли она видела во мне, лично во мне, источник всех бед своей подопечной – я не знаю. Так или иначе, леди Хеллен осторожно взяла Бриджет под локоть и отвела к глубокому креслу, стоящему рядом с камином, в углу, темном и тихом. Бриджет не сопротивлялась, только смотрела в нашу сторону со странной улыбкой. Сев, она прикрыла глаза и вытянула ноги – я заметила теплые гетры и вытянутые носы домашних туфелек, украшенные вышивкой.