В. Суриков. «Боярыня Морозова»

А тот же протопоп Аввакум (1620–1682), который ради старой веры, старых канонов, старых книг и двоеперстия не побоялся перечить царю и патриарху и пошел на костер… Да и сам костер он, вдохновленный верой, не считал пыткой или казнью, но радостью, освобождение души:

«А в огне том здесь небольшое время терпеть, – аки оком мигнуть, так и душа выскочит. Боишься пещи той? Дерзай, плюнь на нее, не бойся! До пещи той страх; а егда в нее вошел, тогда и забыл вся. Егда же загорится, а ты увидишь Христа и ангельские силы с Ним, емлют душу ту от телес, да и приносят ко Христу: а Он-Надежа благославляет и силу ей дает божественную, не уже к тому бывает, но яко восперенна, туды же со ангелы летает, равно яко птичка попархивает, – рада, из темницы той вылетела…»

А православные священники в сталинских концлагерях, кротко сносившие все издевательства над собой, укреплявшие себя мыслью, что и среди тьмы должен быть Свет, так от кого же, как не от них? И каждая мука для них – новая точка опоры. Вот что значит вера!

Атеисты скажут, что вера – это просто усилие воли, затуманивание мозгов, зашоренное сознание и так далее… Или предложат материальное понимание веры, как какую-то цель, которая вдохновляет. И отчасти они правы насчет затуманивания мозгов, потому что вера отключает в нас критическое начало, отключает логику. И как раз именно это освобождает в нас творчество. Исчезают границы, спадают оковы, появляются крылья.

И тогда вера – уже не только духовное явление, акт воли или чувство. Это уже и физическое явление, материальная сила, это механизм привлечения Света. Ведь сам человек – своего рода атомная станция, чувствительный и мощный приемник и передатчик любых сил и любых энергий. Может идти к нам Свет, а может и тьма. А переключают диапозон приема наша мысль, желание, настрой. Стоит только сказать нам «Господи, помоги!», и все светлые духовные силы, невидимые, но мощные, устремляются к тебе.

Человек сорвался в пропасть, но не упал, уцепившись за тоненькую веточку какого-то растения. Потом неверующие приходили на это место, смотрели, повесили на веточку груз в полкилограмма, она оборвалась. «Не могла, – говорят они, – удерживать она человека весом в 70 кг. Не могла и все тут. Врет он.» И не могут понять, что когда сказал человек «Господи, помоги!», тут веточка и стала стальным канатом, способным выдержать и в сто раз больший вес. А надобность исчезла, спасся человек, и веточка стала обычной веточкой, такой, какой была.

Есть масса людей верящих во что-то, но не верующих. Вот герои гоголевских «Мертвых душ», верящие каждый во что-то свое. И у каждого своя правда, свои аргументы. Не примитивные, но основанные на воспитании, на знаниях, на собственном опыте. У Гоголя в «Мертвых душах» собрана целая коллекция вер, забавных, но искренних и истовых.

У Манилова вера – это наивность и приятность. Он верит, что все люди – хорошие, А еще он верит в будущее, в свои мечты. Он говорит жене: «А из Москвы к нам, дорогая, будет проложен мост, И мы по нему будем ходить, гулять. Правда, дорогая?» «Да, дорогой» Они оба искренне верят. Или о людях он говорит с восхищением и только хорошее: «Обаятельнейший человек, милейший человек» И ты его не столкнешь.

Как и Собакевича, искренне считающего всех мошенниками, то есть людьми, которые легко меняют свои мнения, если это выгодно. В этом его вера. А противопоставляет этой изменчивости он то, что прочно и не меняется, что может служить опорой: здоровую еду, прочные вещи, прочные мысли. И его тоже с его прочного мировоззрения не сдвинешь.