На выходе из парка они традиционно остановились возле Женщины, Кормящей Голубей. Эта городская сумасшедшая являлась неизменной частью парка. Она проводила здесь большую часть дня, бросая птицам хлебные крошки, медленно слоняясь по аллеям или просто сидя на скамейке в любую погоду. Оля подозревала, что бабушка была знакома с этой дамой очень давно, задолго до того, как та стала Женщиной Кормящей Голубей, но бабушка наотрез отказывалась говорить на эту тему. По установленному ритуалу, всякий раз, как они приходили в парк, девушка должна была остановить коляску возле тощей фигуры в потрепанном пальто и отойти в сторону, и тогда бабушка начинала негромко разговаривать со странной женщиной. Ольга ни разу не слышала, чтобы Кормящая Голубей что-то отвечала, но Нине Ефимовне, похоже, её ответы и не были нужны. Она словно выполняла какой-то долг, мягко и тихо беседуя со сгорбленной сумасшедшей. Девушка пару раз пыталась подслушать о чем идет речь, но ничего интересного не услышала. Бабушка говорила о погоде, цене на картошку и последних газетных новостях, а Женщина Кормящая Голубей молча сидела на скамейке, глядя пустыми глазами в пространство.

Оля слегка развернула коляску с бабушкой возле скамейки и привычно шагнула прочь. Она прошла несколько шагов по дорожке, бездумно переводя взгляд с поредевшей изгороди на деревья и кусты вдоль аллеи. На душе было скверно. В ушах все еще звучал насмешливый голос Осинской: “… тебе надо сесть на диету-у-у…” Обида захлестнула девушку с новой силой. Над головой внезапно пронесся свежий порыв ветра, всколыхнув ветви деревьев и заставив сухие листья отчетливо прошептать:

–Ос-синс-с-ская…. Ж-ж-жаба-а-а…

Оля вздрогнула и подняла глаза вверх, но там уже все было тихо. Девушка быстро посмотрела по сторонам, но вокруг никого не было.

“Хватит о ней думать,” – сердито приказала она себе. – “Пропади она пропадом!”

Но сказать было легче, чем сделать. Взгляд Ольги упал на небольшую лужу возле бордюра, и по спине пробежали мурашки. Свет от ближайшего фонаря, падая на ветку с остатками листьев, нарисовал на воде точный профиль ненавистной Аллы Игоревны.

Не осознавая, что делает, Ольга быстро шагнула к луже и несколько раз изо всех сил припечатала воду ногой, стирая с ее поверхности проклятый облик.

–Сдохни, гадина!… Гадина, гадина!… – с чувством прошептала она.

Темные брызги полетели в разные стороны и лужа стала просто грязной лужей, а не портретом злобной начальницы. Ольга судорожно вздохнула и постаралась взять себя в руки.

“Вот дура,” – отругала она себя. – “Хватит психовать! Тебе уже Осинская в траве и воде мерещится. Так недолго и с катушек съехать и будешь, как Кормящая Голубей по парку слоняться…”

Она торопливо развернулась, чтобы пойти к коляске, но не удержалась и снова бросила взгляд на лужу. Вода снова стала неподвижной, но теперь в ней отражались лишь две сухие ветки с засохшими и сморщенными листьями. Ольга почувствовала неожиданное удовлетворение и невольно улыбнулась. У нее получилось! Она стерла Осинскую с лица земли. Девушка вздохнула с облегчением, еще раз мысленно обозвала себя дурой, обращающей внимание на всякие глупости, и поспешила вернуться к бабушке. Хорошее настроение не покидало ее весь вечер.

***

Маша торопливо поднималась по лестнице, но ходу роясь в сумке в поисках ключа и гадая, дома ли муж Валерий.

“Спектакля у него сегодня нет, но он должен был пойти на пробы…” – думала она. – “Интересно, он еще там или уже вернулся?… Звонить в дверь или найти-таки ключ?… И если его еще нет – это хорошо или плохо?…”

Проклятый ключ в недрах безразмерной Машиной сумки отыскиваться не желал, и, дойдя до двери, девушка нажала кнопку звонка. Через секунду внутри послышались шаги.