Замётано, Великий Охранитель. И спасибо тебе, что не оставляешь одну.

А ещё Алёна что-то приятное мутит с моей головой.

И мне снова счастливо.

***

По субботам у Карпыча баня. Подвесил над топкой бадью, снегу набросал — вот и вода. Трубу на улицу вывел, вентиль прикрутил — душ готов. Загородил угол ветошью. Крякает, пофыркивает. Моется. И плевать, что на дворе с утра — минусовая температура. Он ещё потом снегом растирается.

Огонь! Лопатой не добьёшь!

Выскакивает из сторожки голиком. И плевать ему, что поезда идут мимо. А там бабы и мелкота. Он не стесняется. Да и поезда ходят редко. И ровно — в три, в шесть, в девять, в двенадцать. Не понять только — ночи или дня. Тут постоянная серость и снег. Снег и серость. Только на востоке, из-за снежных шапок гор нет-нет да и мигнёт семафором солнце. Сюда, в Зимнюю губернию, оно не заглядывает совсем.

Под топчаном у Карпыча целый ящик хлама. Видел, когда он собирался в баню. Билет либо там, либо в форме. А больше тут прятать некуда. Не в синтезатор же?

Растягиваю содержимое ящика по топчану. Ну дед и барахольщик! Зачем ему это дерьмо? В топку всё, к чёрту!

Злюсь.

Потрошу форму: ложка! Ложка, б***ь! Этой он точно не жрёт, я бы знал.

В топку!

Купюра. Затёртая в хлам. Едва разбираю достоинство — трёшка. Насколько я знаю, тут ходят железные тьёнги. Так на хрена трёшка? Не понять какого государства и года. Не тянет Карпыч на нумизмата.

Топка полыхает прожорливо и ярко, обрадованная кормом, что я ей бросил. И тогда замечаю цифры в углу: 03 03 3999. Телефон? Шифр? Нужно запомнить. Пригодится. У каждого кода есть расшифровка.

Фото. Чёрно-белое, на нём Карпыч, куда моложе, но хмурый и в той же шапке. Рядом мальчик лет двенадцати с настороженным взглядом волчонка.

Билета нет.

— А ты крысёныш, оказывается.

Вздрагиваю, поворачиваюсь на голос. Карпыч в одних трусах и сапогах, а берданку наставляет.

— Знал бы, что ты за урод, бросил бы подыхать ублюдка.

Лезет в топку, выгребает, что может, голыми руками. Материт меня.

Сейчас только ногой пни — полетит в печь. И поминай как звали. Пока разберутся, я буду очень далеко и не здесь. Был бы. Но мне нужен билет.

Зато теперь берданка у меня.

Он встаёт медленно, задирает обожжённые руки. Волосы под мышками топорщатся. На плече наколка с девушкой. Урка, как есть. Алкаш грёбанный.

— Говори, где он?

Карпыч сплёвывает, щурится нехорошо.

— А ты, гнидник вонючий, берданку-то опусти. И давай как мужики перетрём. Если ты мужик?

Выбора нет. Опускаю оружие, но не кладу.

Карпыч молча бредёт к топчану, сопя одевается. Садится нога за ногу, сцепливает пальцы на остром колене.

— Ты, ушлёпок, всех по себе судишь?

— А ты нет?

— Отвечай! — прям как наш прапор орёт. Тот, правда, плохо кончил.

— Оружие у меня. Так что сейчас я главный.

— Ты трусло, а не главный.

Сплёвывает в мою сторону. Почти попадает. Бить не стану, пока. Седлаю стул, ствол кладу на колени, опираюсь руками на спинку.

— Ну так где, дед?

Он не отвечает. Тянется за фоткой, где пацан. Разглаживает бережно, кладёт в карман. Там же и другая, с розоволосой девкой. Сентиментальный ублюдок.

— Это сын мой. Ради него и живу. Ради него всё. Думаешь, мне, старому, нужен какой-то грёбанный рай? Или Твердь эта Небесная? Мне нет, а ему — нужно. Вот и отдал билет. Пусть хоть сын поживёт, раз у меня не срослось. У тебя дети есть, а, Серёга?

Нет у меня детей! И не будет, если буду торчать здесь с тобой! Зубами скриплю, а он мне их заговаривает.

— Тебе билет нужен? — ухмыляется Карпыч. — Ну так сходи к моему сыночку и возьми. Он у меня нежадный, весь в меня. Может, и отдаст.

Наклоняет голову, щерится. Не разберёшь — оскал или улыбка.