– Ну, и как там было?
– Отпадно! – охотно отозвался Пиджачник. – Я, чуть было, там не остался. Вовремя одумался. Отпадешь, закатишься куда-нибудь в угол, жди потом, когда отыщут. Хорошо, если отыщут, а то пылесосом засосет, и поминай, как звали.
– А такая… красивая очень… там тоже была? – осторожно гнул свое Федечка.
– Ка-анешна! – хохотнул Пиджачник. – Я ей говорю: «Потанцуем?» А она мне: «Ка-анешна…»
– Вы танцевали! – возмущенно выпалил Федечка.
– Что тут такого? – пожал плечами Пиджачник. – Еще как! Она: «Какая прекрасная дождливая погода», ну, и я в ответ: «Какая прекрасная погода». В общем, полное взаимопонимание. И кто только пылесосы придумал?.. А ее черные глаза так и горят. Как угольки,– продолжал Пиджачник. – С ума сойти! Два черных лукавых уголька.
– Глаза у нее синие! – запротестовал Федечка. – Синие!
– Эй, дайте поспать, – заворочался Ворчун.
Ни Федечке, ни Пиджачнику было не до сна. Они плотнее придвинулись друг к другу, и Пиджачник зашептал:
– Послушай, я, конечно, в пылу вечеринки мог чего-то и не доглядеть, но не настолько. Глаза у нее черные, и платье у нее… Гм… Черное. Конечно!…Черное.
Федечка окончательно запутался.
– Нет, у нее блузка. Розовая-розовая. А глаза синие-синие.
– Блузка, говоришь? – Пиджачник забыл, что они не одни, и радостно хлопнул Федечку по плечу:
– А-а-а!!! Так ты про одну из тех, что с блузки?!
От вскрика Ворчун, Свистун и Серьезный подскочили и едва не поотлетали с куртки. Ворчун затрясся от негодования, его голос сорвался на визг:
– Федька! Или кто ты у нас нынче? Угомонись, а не то я тебе нитку перегрызу. Дашь поспать или нет?!
Неизвестно, привел бы Ворчун свой приговор в исполнение, только в комнату вернулся Федор Михайлович и забрал куртку. Пиджачник всего-то и успел, что прокричать вслед Федечке:
– Если ты про девчонок с блузки, так их завтра выбрасывают!
Федечка похолодел:
– Как – выбрасывают?
– Хозяйка рукав прожгла!
– Погоди! Как?! Как – выбрасывают?
Удерживающая Федечку нитка оглушительно затрещала на весь мир, но не лопнула. Лопнул мир.
Ворчун, Свистун и Серьезный переглядывались между собой, боясь заговорить с Федечкой. Тот смотрел в одну точку и за полчаса не проронил ни слова.
Время от времени из шкафа доносился голос Пиджачника:
– Ах, эти черные глаза-а-а меня сгуби-и-и-ли…
Пиджачник на мгновение замолкал, а поскольку слов дальше не знал, то заводил сначала:
– Ах, эти черные глаза-а-а
Меня сгуби-и-или…
В комнате было совсем темно. А когда темно, голоса становятся громче, зрачки шире, а плохие вести вырастают до безразмерности. Что поделаешь, таковы законы относительности.
Глава 4. Болван-романтик
Тем временем в другом шкафу, в соседнем доме, с повязкой на лбу лежал Старый Утюг и шумно мучился:
– Ах, я старый болван! Чтоб меня замкнуло!
Утюг приподнимал свой гладкий нос и хлопался им об дно шкафа, отчего сверху сыпалась какая-то труха. Утюг посыпал голову трухой и причитал еще громче:
– Объясни мне, Жоржетта, как я мог настолько увлечься, чтобы прожечь розовую блузку? На свалку меня!
Старомодная шляпа Жоржетта успокаивающе гладила его по голове, но это не помогало. Тогда она принялась обмахивать его своими широкими полями, прислушиваясь к тому, что происходит за стеной шкафа.
Там, в корзине, лежала розовая блузка. Разноцветные пуговки на блузке, конечно же, не спали. Они были напуганы: на рукаве блузки зияла огромная прожженная дыра.
– Что же теперь будет? Что будет? – то и дело заламывала руки Голубая Пуговка.
– Нет, это совершенно невозможно. Пострадать из-за какой-то перегретой железяки…– Белая Пуговка совладала с собой и поправилась: