Когда солнце уже почти скрылось за домами, мы наконец, добрались до своего номера в гостинице. На Красную площадь уже не хватало сил, и я любовалась панорамой ярко освещенных Кремлёвских башен и Собора Василия Блаженного, усевшись на подоконник. Несмотря на усталость, спать не хотелось. Я думала о неизвестности, которая наступит не когда-нибудь, а уже завтра.
Утро выдалось солнечным, тёплым, словно Москва желала оставить самое лучшее впечатление о себе. Завтрак – шведский стол в гостиничном ресторане – удивил разнообразием выбора. Многие продукты, особенно в ярких иностранных упаковках, я раньше никогда не видела. За пределами столицы такие в принципе, не встречались в магазинах. Мама, шутя, посоветовала запоминать, как они выглядят. Там за рубежом упаковки могут быть разными, но стандартно на них будет описание состава еды, как правило, на нескольких языках. Особенно понравился тёмно-коричневый лимонад в маленьких гранёных бутылочках с белой размашистой надписью «The Coca-Cola» на красных этикетках. Почему-то его хотелось пить и пить, благо, правила «шведского стола» позволяли взять несколько бутылочек с собой. Настроение после завтрака было приподнятым. Предчувствие долгого, насыщенного событиями дня подсознательно мобилизовало впитывать и запоминать. Даже привычная периодически напоминающая о себе боль в ноге куда-то пропала.
* * *
Во сне мне снилась неведомая Москва с антикварными домами и телегами во дворах, которые, почему-то дымя выхлопами, запрудили улицу Большую Полянку, сплошь заросшую травой, на которой росли ромашки и одуванчики. А по обочинам – дремучий лес, над кронами которого вздымались красные башни Кремля. На одной из них Куранты тикали как настольный будильник. И Маша с длинными распущенными волосами, стоя на перекрёстке, сверяла с ними свои маленькие часы, на которых вместо привычных 12 чисел значились диковинные угловатые буквы с концами, причудливо свисающими вниз, как колючки акации…
С семьёй, проводы и встречи
«Доброе утро, Марийка!» – сказала громко самой себе девушка, потянувшись в постели и прищурившись солнечным лучам, проникшим сквозь щёлочки в шторах окна. Она села на мягкой кровати и, нашарив под ней протез, с некоторым трудом натянула его на одетую в эластичный чехол правую голень, ощущая, как тесно он облегает ногу. «Ещё месяц потерпеть, и у меня будет новый, удобный», – подумала она, вспомнив о предстоящей поездке в израильскую клинику на осенних каникулах. Тут же вспомнились Томас и Сара – сверстники, ставшие лучшими друзьями за время, проведённое в реабилитационном лагере. Сара – темнокожая девочка из Сомали, дочка французского сотрудника дипмиссии ООН. Во время прогулки в национальном парке она подорвалась на мине, потеряла ногу выше колена и кисть руки, закрываясь от взрыва. В лагерь она приехала в инвалидном кресле, такая беспомощная, растерянная. Стараясь поддержать, я целыми днями общалась с ней, забыв о своей собственной боли. Вместе тренировались, привыкая к протезам, и к концу курса реабилитации уверенно ходили и стали лучшими подругами, пообещав переписываться и не теряться в этом жестоком мире. Томас – рыжий ирландский мальчик, сын фермера, попал в автокатастрофу, упав в автомобиле со скалы. Его отец погиб сразу, а мальчик пролежал с зажатой металлическими деталями покореженной машины сломанной ногой, почти сутки, пока случайно проезжавшие мимо люди не вызвали скорую помощь. Ему сделали несколько операций, пытаясь спасти ногу, но из-за заражения пришлось её ампутировать. Он очень переживал о том, что не сможет жениться на своей девушке, потому что теперь стал инвалидом. И как он стоял на протезе и плакал от радости, когда его невеста, приехав в конце курса реабилитации, чтобы вернуться с ним домой, повисла у него на шее, обнимая, целуя, радуясь, что они снова вместе…. Сколько же таких историй я узнала за эти месяцы! Приедет ли кто-нибудь из них осенью в Тель-Авив? Вот бы встретиться! Надо будет им письма сегодня написать вечером», – Маша мысленно стала набрасывать план на сегодня. – «Последний день этого лета, каникулы, а дел столько! Мишка же сегодня уезжает…! Который час?»