– Да погоди ты со специалистом. Мозгоправы только бабки дерут. Пошла эта мода от америкосов. Вот как раньше в деревнях жили? Трудотерапия нужна. Вышел рано утром в поле, отпахал, вернулся, съел тарелку щей, картошкой заел, ломтем хлеба закусил, скот накормил, загон почистил, жену уважил перед сном и нет времени на депрессию. Я это знаю отлично, сам так рос, батя с матерью так жили. – Вадя чуть усмехнулся, а потом добавил участливо: – Хочешь, я с ним поговорю?

– Да ты видел, как он весь ощетинился и убежал. Не станет он говорить ни с кем из нас. – Друзья опять перешли на повышенные тона, позабыв о молодых сотрудниках, что по-солдатски быстро стягивали с себя одежду и раскладывали в ровные стопки на лавке.

– И что там, совсем жуть, в писанине его? – Вадя смотрел цепко, с интересом. – Расскажи, Валер.

Друг сомневался. Ему хотелось поделиться, но в то же время он не был уверен, что Вадим поймет. Вадим уважал силу. Ему были понятны такие ребята, как Олег Стеклов с Сашей Лобовым. Оба они как раз разделись и направились в парную. Навстречу им вышел Лёша, еле заметно кивнул и, наскоро подав руку каждому охраннику, направился к своим вещам. Достал из спортивной сумки мочалку и банку с гелем для душа.

– Ты куда это, сын? – спросил Валерка удивленно. – Только начали!

– Я все. Я сейчас быстро в душ и в холле посижу, книжку почитаю. Это ничего. Мне тут душно, пап.

– Вот так и бери его с собой в баню! Мы только начали, а он уже закончил! – оба мужика рассмеялись.

Лёша слегка улыбнулся и тряхнул влажными волосами, пытаясь убрать пряди-пружинки с лица. Довольно быстро одевшись, он покинул предбанник, захватив с собой термос. Друзья открыли еще по одной. Вадим снова вернулся к теме, о которой думал Валера.

– Что за тексты у нашего Алексея? Расскажешь? – спросил он.

– Песни, стихи. А еще зарисовки. Страшноватые такие рисуночки, – отца передернуло. – Могильные плиты, черно-красная гамма, ангелы смерти.

– А есть у него девочка?

– Какая-то есть, – Валерка задумался. – Страшно за него. Но я им горжусь. – Отец менялся в лице, когда говорил о сыне.

Вадим, не имевший своих детей, не понимал. Ему не был близок подход во всем потакать, и он не видел в поведении Алёши ничего восхитительного. Изнеженный пацан.

– Чем гордишься? – спросил он друга.

– Он многое знает, читает, рисует. Он не такой, как я. Я времени с ним мало проводил, это от матери и сестры в нем. Мы бизнес строили. Ну, ты знаешь, – Валера сощурился, покачал головой. – Не занимался я им, ну, так хоть сейчас вот пытаюсь наверстать, – он развел руки в стороны, охватывая предбанник.

– Спорт ему нужен, Валер, нормальный такой, чтобы три раза в неделю, чтобы язык на плече, и не останется у него времени на ерунду. Вспомни нас в армии, мы были на год старше, а были мужиками. Ну, помнишь, а? – Валерка кивнул. – Мы знали, что наша жизнь зависит от нас. Никто по головке не погладит, слюнки не утрет. Все, что сейчас в головах у молодежи, – это продукт нашего потерянного детства. Вот мы и даем им творить черт знает что. – Вадима понесло. – Ты правильно говоришь, что страшно за него. Представь его в наших делах, наших раскладах?

– Может, и не надо его там представлять? Все разные!

– А потом такие «разные» попадают в армию, хватаются за винтовку и стреляют в своих? Думаешь, не от подобного воспитания появляются такие, как тот солдатик, что двоих уложил и нас чуть не убрал? Дома его мамки-бабки холили, лелеяли, и он оказался не способен справиться с реалиями жизни. – Вадим говорил очень жестко, и Валере стало неприятно. Все их общение сегодня не ладилось. Начиная от просьбы про «сомнительного человечка» и заканчивая этим сравнением Лёши со слетевшим с катушек из части. Он был солидарен с другом, но ему не нравилась его риторика. Не нравилось то, что сам Вадим мог только размышлять о воспитании, но не нюхал отцовства и даже сторонился его.