Таким образом, мы видим казаков в украинских староствах Великого княжества Литовского. На берегах Днепра сначала в звании промышленников, ходивших на пороги ловить рыбу. Потом в звании военных людей составлявших дружины Дашкевича и Димитрия Вишневецкого, потом организованных литовским правительством в виде военного сословия под особою командою и в то же время самовольно основавших за днепровскими порогами вольное военное братство под названием Запорожской Сечи.

То же явление мы встречаем в восточной Руси. Казаки являются и на отдаленном севере, и на юге. На севере, в странах, прилегавших к морю, жители начинают делиться на тяглых, бобылей и казаков. Тяглые были хозяева, владевшие вытями, приносившими доход, с которого они вносили в казну налоги. Бобыли – бедные люди, бывшие не в состоянии держать целой выти и владевшие только дворами, с которых вносили небольшой налог. Казаками же назывались люди совершенно бездомовные, не имеющие постоянного места жительства, и переходившие по найму от одного хозяина к другому, из одного села в другое.

На юге казаки имели другое значение. Тут они были люди военные, подобно тем, которые появились в поднепровских странах. Различие это понятно. На севере, где все было спокойно, гулящие не тяглые люди могли заниматься мирными промыслами, шатаясь с места на место. На юге, где беспрестанно можно было ожидать татарских набегов, подобные гулящие люди должны были ходить с оружием и приучиться к воинскому образу жизни.

Появление казачества порождало раздвоение в русской общественной жизни. Одна часть стояла за государство и вместе с тем за земство, хотя и подавляемое государством. Другая, становилась враждебно к государству, и стремилось положить своеобразные зачатки иного земства. Идеалом казачества была полная личная свобода, не стесняемое землевладение, выборное управление и самосуд, полное равенство членов общины, пренебрежение по преимуществам происхождения и взаимная защита против внешних врагов.

Этот идеал ясно высказывается в истории малорусского казачества в ту эпоху, когда оно уже успело разлиться на целый народ. В Московской Руси черты такого идеала выразились слабее, но здесь и там, пока этот идеал мог быть, достигнут, казачество не иначе должно было проявиться как в форме военной, наезднической и даже разбойнической. С одной стороны, соседство татар вызывало необходимость беспрестанно вести войны.

Защищаясь против врагов, казаки неизбежно стали, и нападать на них. Удачные нападения давали им добычу, а приобретение добычи увлекало их к тому, чтобы вместо мирных земледельческих и промышленных занятий жить и обогащаться войною, к этому присоединялись и религиозные воззрения. Так как враги их были не христиане, то нападения на них и грабежи считались не только нравственно позволительным, но и богоугодным делом.

С другой стороны, так как казачество составлялось из людей, недовольных государственным строем, то отсюда вытекала вражда и к государственному управлению и ко всему обществу, признававшему это управление. В казаки шли люди бездомовные, бедные, «меньшие», как говорилось тогда, и вносили с собою неприязнь к людям богатым, знатным и большим. Отсюда-то происходило, что казаки или шайки, называвшие себя казаками, со спокойною совестью нападали на караваны и грабили царских послов и богатых московских гостей.

Но казаки, несмотря на все это, были русские люди, связанные верою и народностью с тем обществом, из которого вырывались. Государству всегда оставалась возможность с ними сойтись и если не сразу подчинить их, то до известной степени войти с ними в сделку, дать уступки и, по возможности, обратить их силы в свою пользу. Недовольные государственным строем, казаки были все-таки не более как беглецы, а не какая-нибудь партия, стремившаяся сделать изменения или переворот в обществе.