– Что, брат, без мозгов не воскреснуть? Что-то ты забыл, не иначе!

Царь завыл, обхватив облезлую голову ладонями. Золотая полоска приподнялась. В сердцах недовоскресший сорвал ее и швырнул в человека. Александр Матвеевич поднял обруч, повертел, рассматривая.

– Тонкая работа. Не сомневайся, мы сохраним ее. А ты бы вернулся на свое ложе и уснул. Чего людей пугать?

Два человека разных времен, казалось, начали понимать друг друга. С понурой головой царь вернулся к себе и улегся на бок.

Александр Матвеевич обошел раскоп и присел в изголовье траурного ложа. Археолога мучил один вопрос, на который он мог получить ответ только от этого получеловека, пока он снова не стал прахом.

– Слушай, сделай доброе дело, – пожевав губы, издалека начал он, – скажи, у тебя были писари? – царь приподнялся на локте, посмотрел вверх. В его чертах читалось непонимание. Александр Матвеевич изобразил пишущего: – Это те, кто пишет, вот так, понял? Таблички! Дуппани8!

Царь понял. Кивком указал на еще нетронутое рукой археологов возвышение рядом со своим ложем.

– Здесь?

Царь не ответил.

Солнце жарило весь оставшийся день. И весь день над пустыней раздавались вопли терзаемого им человека. Его кожа и вся остальная плоть высыхали и рассыпались в прах прямо на глазах. Он умолял полить его, пытался снова и снова петь молитвы, но боги не слышали его, а люди оставались безучастными. Только собаки, сбежавшись со всех окрестных сел как по велению свыше, окружили гробницу и выли вместе с тем, кто так упорно хотел вернуться к жизни.

Сима вернулась к ночи. Когда свет фар показался вдали, Александр Матвеевич все еще сидел у гробницы.

– Привезла, – шепнула Сима, склоняясь к уху учителя.

– Кого?

– Переводчика – лингвиста не нашла, муллу, батюшку еще…

– А!..

Помолчали.

– Что он, снова умер?

– Не знаю. Завтра будет видно. Лежит уже часа четыре, не шевелится. Настрадался, бедный… А переводчик какой?

– Сказал, разные языки знает.

– О! Ну так раньше надо было приезжать. Он нам тут столько всего наговорил… Забыл, правда, многое.

Александр Матвеевич тяжело вздохнул.

– Спать пойду. Мулла и батюшка пусть почитают тут. Не помешает. Собак не гнать! Сколько надо, столько пусть и сидят. Бахрому скажи, дежурить надо. Если что, меня будить сразу! Поняла?

– Угу.

– То-то же!

Ночь принесла прохладу. Было тихо. Воздух звенел от тишины! Только собаки изредка разрывали ее пронзительным воем, да два голоса пели на разные лады упокойные молитвы. К утру все стихли.

Еще заря только просыпалась, едва откинув сиреневое покрывало со своего жаркого тела, а Александр Матвеевич уже стоял у гробницы и вглядывался вниз. Чем светлее становилось небо, тем отчетливее белели кости раскопанного царя-жреца. Он лежал неподвижно, на правом боку, сложив руки перед собой и подтянув колени к груди. Нижняя челюсть сдвинулась, и выражение лица-черепа казалось ухмыляющимся.

– Да, задал ты нам трепку! Молчишь? Хорошо, если так.

Археолог спустился в раскоп. Постоял рядом с останками, думая о чем-то своем. Вскоре подошли рабочие, прибежала заспанная Сима. Сторож подошел с собакой. Та легла у самого края, положив голову на мощные лапы и поглядывая то на старого археолога, то вниз – на скелет.

– Что делаем? Второй раскапываем? – зевая, Сима кивком указала на комнату рядом.

– Нет. Тут копать будем, – Александр Матвеевич также кивком указал на возвышение рядом с изголовьем царя. – А его сложи в кувшин. Там какой-то целый стоял.

– Скелет сложить?

– Скелет! – передразнил начальник. – Надеюсь, не выберется.

Сима посмотрела исподлобья.

– Кто не выберется?

Александр Матвеевич не спешил с ответом; осмотрелся вокруг; встретился взглядом с собакой. Матерый алабай