Мы надолго замолчали. Маша неотрывно смотрела в окно. Лунный свет проникал в комнату. Глаза ее были сухи, ресницы не вздрагивали. Было такое ощущение, что где-то рядом пронесли покойника. Я вдруг почувствовал себя разбитым. Никаких слов у меня не находилось. Была просто огромная зияющая пустота.

Не зажигая света, я на ощупь нашел клеенчатый пакет с документами и положил в карман. В другой сунул наган. Она все поняла.

– Пойдемте?

– Пойдемте, я вас провожу.

В комнате было темно, а на улице уже ярко светила луна. Маша крепко вцепилась мне в локоть. Она прижималась ко мне всем телом, пока последние домики дачного поселка не скрылись у нас за спиной.

– Вы не обижаетесь на меня?

– За что.

– Ну, все так…

– Глупости.

Мы шли очень медленно. Часть дороги молчали. Каждый думал о своем. Досаждали комары. Я наломал веток – себе и ей. Спустя примерно час, показались строения санатория. Ярко светил, освещая главный вход, фонарь работающий по принципу вольтовой дуги.

– Я не хочу на такой ноте прощаться, – сказала Маша, – спать совершенно не хочется, пойдемте на залив.

– Грустно все.

– В той стороне есть лодочная станция.

Пройдя двести-триста шагов, мы наткнулись на перевернутую лодку. Усевшись поудобней, мы стали смотреть на залив. Легкий ветер играл волнами и отгонял комаров. Почти полная луна, хорошо освещала все вокруг. Ее желтовато-зеленый свет делал все предметы вокруг нереальными. Как будто они возникли из далеких снов.

– Я знала, что вы поймете меня. Спасибо.

– Когда мы шли, я наступил на мертвую чайку, – сказал я.– Это плохо!

– Это суеверия. Вы расскажите мне что-нибудь хорошее, доброе.

Я рассказал ей немного о себе. Она очень внимательно слушала и при этом, старалась в темноте видеть мои глаза. Луна светила так, что ей наверно было что-то видно, я же не видел ничего – кроме ее черного силуэта.

– Вот и все! – сказал я, закончив эпопею своей жизни.

– Нет! Нет! Пожалуйста, еще. Прошу вас.

Я вспомнил далекое детство, увлекся, и мы еще просидели не менее часа. Наконец мы спохватились, что давно пора идти. Как бы ни закрыли спальный корпус. Мы пошли скорым шагом, почти бежали и, тем не менее, опоздали. Я близко не подходил. Маша сходила одна и скоро вернулась.

– Не знаю что делать! Стучать, всех будить. La sortie je ne vois pas. (Выхода не вижу. фр.) Завтра наши кумушки будут обсуждать это как главную новость? – сказала она в расстроенных чувствах.

Меня эта новость напротив настроила на веселый лад.

– Это не здорово Мария Александровна, – проскрипел я измененным старушечьим голосом, подражая и подсмеиваясь одновременно.– Откуда вы это после двенадцати одна возвращались – хочется спросить?

– Вам ли не знать Миша, – ангельским голоском ответила она, включаясь в игру и кладя мне голову на плечо.– Вам ли не знать!

– Ну что делать, – сказал я обычным голосом и вздохнул. – Пойдемте обратно. Прокрадемся как мышки. Авось наш полицейский не заметит.

– Давайте попробуем. А что делать.

– Здоровье то как?

– Лучше – намного. А как испугалась и вообще забыла про него.

Обратный путь мы проделали в два раза быстрей. Подходя к дому, мы пошли осторожней, и зашли крадучись. Я зажег керосиновую лампу, трехлинейку. Винтовка – трехлинейка, лампа – трехлинейка. Мне как оружейнику были так знакомы эти размеры 7.62 мм, калибр ствола и ширина фитиля. (Линия. Одна десятая часть дюйма. 2.54мм). Даже мой наган был подстать. Вставив стекло, я подкрутил фитиль наполовину, что бы огонь был поменьше. Предварительно, мы договорились в доме не разговаривать.

Я помылся в кадушке и принес ей смоченное полотенце. Пока я ходил, моя гостья, раздевшись, моментально юркнула в постель. Это было сделано так быстро, что я даже толком не успел насладиться прелестями молодого женского тела. Только розовые пятки сверкнули. Я подошел к постели и подал ей полотенце. Она, лежа тщательно протерла губы, лицо руки. Я с интересом взял в руки, висевший на спинке черный корсет с белыми вставками по бокам. Это был обычный корсет, что поддерживает женскую грудь и заканчивается в области низа живота. Широкий пояс, был укреплен жесткими вставками из китового уса и шнуровкой. Он еще пах ее теплом, молоком и еще чем-то терпким необъяснимо волнующим. На уровне груди и понизу в районе бедер – были приторочены светлые ажурные ленты, с мелкой просечкой, сшитые в виде бантов. В стянутом виде он имел силуэт песочных часов. Увидев мой интерес, Маша легонько вырвала его у меня из рук и сунула себе под подушку. Я недовольно покачал головой. Она, тоже сделав большие глаза, покачала в ответ и, зажав рот, чуть не прыснула смехом.