Не прошло и пяти минут, как пришла хозяйка – Аделаида Алексеевна, женщина лет тридцати восьми-сорока, с серьезным и немного злым выражением лица. Одета она была просто, но со вкусом. Обращало на себя внимание глубокое декольте и сильно открытая грудь женщины.

– Господа милости прошу! Здравствуйте! Паспорта можно ваши посмотреть?

– Паспорт только у меня, – сказал я, доставая документы из нагрудного кармана.

– А ваш – сударыня? – обратилась она к Маше.

– У меня с собой нет.

– Вы же говорили, что остановились в пансионате?

– Да это так. Но…

– Завтра принесете?

– Если получится.

– Нет! Так у нас дело не пойдет. Я, конечно, могу и сама сходить в пансионат – здесь не далеко, но будет ли вам это приятно?

– Этого не нужно делать, – сказала Маша, и кровь бросилась ей в лицо.

– Ну что деньги оплачены – как с вами быть? Молодой человек пусть живет, данные я его перепишу, ну а вы уж не обессудьте, в гости, пожалуйста, заходите, но ночевать – я бы вам не советовала.

– Хорошо, – чуть слышно прошептала Маша и чтобы не расплакаться быстро отошла к окну.

От такого оборота событий я растерялся. Все замолчали.

– Профессор Кайгородов часто бывает? – спросил я, что бы как-то сгладить неловкую паузу.

– Вы его знаете?

– Да! Я даже пару раз гостил у него здесь, то есть у его сына, но, правда, это было давно.

– Хороший старичок – божий одуванчик, но последнее время стал заговариваться. Сыночек его все ждет, не дождется, когда он помрет. Мечтает размотать его состояние.

– Вы недобрая, – урезонил я ее.

– Я справедливая. Это разные вещи. Никому не хочу зла но, то, что думаю – говорю прямо и открыто, за спиной не шушукаюсь.

Я тяжело вздохнул.

– И зря вы вздыхаете, – продолжила она, понизив голос и сбавив накал. – Я же не иду узнавать действительную фамилию вашей барышни. Не инициирую расследование, письма, слухи. Зачем? Просто – условия у меня строгие. Вечером, ваша дама должна уходить, а со свечкой стоять, конечно, никто не будет. Отдыхайте, – голос ее подобрел.– Наверно устали с дороги? Во дворе душ. Там можно освежиться.

– Благодарю, – процедил я сквозь зубы.

– Да не за что пока-а…, – сказала она многозначительно и неопределенно.

Хозяйка круто развернулась и, не взглянув, на украдкой плачущую Машу – ушла степенно и с достоинством, слегка покачивая полными бедрами. «Вожжей бы – по этим бедрам не мешало!» промелькнула спонтанная мысль.

Я подошел к Маше. На ней не было лица. Она вся была в слезах, с распухшим покрасневшим носом, которым постоянно шмыгала. Увидев меня, она быстро прикрыла лицо ладошками.

– Не смотрите? – торопливо бросила она.

– Почему? – искренне удивился я.

– Не красивая.

– Это не вам решать, – заключил я.

– И вообще я не барышня, а дура набитая.

– Может нам поискать другую дачу? – предложил я, пытаясь ее отвлечь от мрачной действительности.

– Думаю, это только разозлит ее. Тут же многие друг друга знают. Назло начнет пакостить. Уж будь, что будет! По большому счету она права – я ее понимаю. Если бы все были такие честные – может, в нашем российском государстве было все по-другому.

– Что вы еще про нее знаете? Кто вам ее посоветовал? – спросил я, обдумывая варианты.

– Никто. Случайно получилось. Спросила на улице. Оказалась хозяйка. Сразу к себе повела. Она вдова, а муж у нее был инженер. На Сестрорецком заводе случилась авария, но подробностей я не знаю.

– Понятно. Видимо это оставило отпечаток на ее характере.

– Все может быть. Вы, правда, сполоснитесь с дороги. Я пока тоже себя в порядок приведу.

– Вы думаете?

– Конечно.

– Хорошо. Только полотенце возьму.

– Там наверно есть. Так-то у нее все чистенько: и белье, и посуда в идеальном порядке. Халата конечно нет. Ну, идите уж. Идите.