После сего, спустя долгое время, и еще был один случай; пожалуй, и его расскажу. Однажды, именно 24 марта, я почувствовал непреодолимое желание, чтобы завтра, то есть в день, посвященный Пречистой Божией Матери, в воспоминание Боже ственного Ея Благовещения, причаститься Святых Христовых Таин. Расспросил, далеко ли церковь; сказали, тридцать верст. Итак, я остаток дня и всю ночь шел, чтобы поспеть к заутрене. Погода была са мая ненастная, то снег, то дождь, и притом силь ный ветер и холод. На дороге надо было перехо дить через небольшой ручеек, и как только вошел я на средину оного, лед под ногами проломился и я окунулся по пояс в воду. Так, замочившись, я пришел к заутрене; отстоял ее и обедню, на которой Бог сподобил меня причаститься.

Чтобы провести сей день в спокойствии, без помехи духовной радости, я выпросился у церковного сторожа пробыть до завтра в караулке. Весь оный день я был в несказанной радости и сладости сердечной. Лежал на полатях в сей нетопленой сторожке, как будто покоясь на лоне Авраамовом: молитва действовала сильно. Лю бовь ко Иисусу Христу и Матери Божией, как сладостные волны, клубилась в сердце и как бы погружала душу в утешительный восторг. К ночи вдруг почувствовал я сильный лом в ногах да и вспомнил, что они у меня мокрые. Пренебрегая этим, я начал прилежнее внимать сердцу с молит вой и не стал чувствовать боли. Поутру хотел встать, но вижу, что не могу и пошевелить нога ми – совсем отнялись и расслабли, как плети; сторож насилу стащил меня с полатей. Так я и сидел два дня недвижимый. На третий день сторож на чал выгонять меня из караулки, говоря: «Если ты здесь умрешь, то поди хлопочи за тобой». Едва-едва я выполз кое-как на руках да и лег на цер ковном крыльце.

Так лежал я и здесь дня два. Люди, проходившие мимо меня, не обращали ни малого внимания ни на меня, ни на мои просьбы.

Наконец какой-то мужик подошел ко мне, сел да и разговорился. Между прочим сказал: «Что ты дашь? Я тебя вылечу. Со мной самим точь-в-точь так бывало; я знаю от сего снадобье». «Нечего мне тебе дать», – ответил я. «А в мешке-то что у тебя?» – «Одни сухари да книги». – «Ну так поработаешь ли мне хоть одно лето, если я тебя вылечу?» – «И ра ботать ничего не могу; ты видишь, что я одной только рукой владею, а другая совсем почти вы сохла». – «Так что же ты умеешь делать?» – «Ничего, кро ме того, что умею читать да писать». – «А, писать! Ну, научи писать мальчишку, сынишку моего, он читать-то маленько знает, а мне хочется, чтобы писал. Но мастера просят дорого, двадцать рублей за выучку».

Я согласился, и они со сторожем отта щили меня и поместили у сего мужика на заднем дворе в старой пустой бане.

Вот и начал он лечить меня. Набрал по полям, по дворам и по помойным ямам целый четверик разных тлевших костей: и скотских, и птичьих, и всяких; перемыл да перебил их помельче камнем и положил в большую корчагу, закрыл крышкой, на которой была скважина, да и опрокинул во вкопанный в землю пустой горшок, а сверху кор чагу толсто обмазал глиной и, обложив костром дров, жег их с лишком сутки и, подкладывая дрова, говорил: «Вот это будет деготь из ко стей». На другой день откопал из земли горшок, в который натекло через скважину из корчаги с пол штофа густой жидкости, красноватой, маслянистой и сильно пахучей как бы живым сырым мя сом; а кости, бывшие в корчаге, сделались из черных и гнилых так белы, чисты, прозрачны, как бы перламутр или жемчуг. Этой жидкостью на тирал я свои ноги раз по пяти в день. И что же? На другие же сутки почувствовал, что могу ше велить пальцами; на третьи мог уже сгибать и разгибать ноги, а на пятый день стал на них и с палочкой прошелся по двору. Словом, через не делю совершенно ноги мои укрепились по-преж нему. Я благодарил о сем Бога да и думал сам в себе: «Какая премудрость Божия в тварях! Сухие, сгнившие, почти совсем предавшиеся земле кости такую сохраняют в себе жизненную силу, цвет, запах и действие на живые тела и как бы сооб щают жизнь омертвелым телам. Это – залог бу дущего воскресения тел. Вот бы показать сие то му полесовщику, у которого я жил, при сомнении его о всеобщем воскресении!»