– Да-да, – ответил писатель.

– Ты недоволен чем-то, тебя что-то гложет? Поговори со мной, я ведь вижу, что ты обеспокоен.

Агрессивно настроившись, наш парень улыбнулся и прикрыл дверь. Константин, догадавшись, что сейчас будет ссора придержал его рукой, но Отец показал, что не следует, в знак того, что он хочет выслушать своего обвинителя.

Похоть, получившая свободу действий, немного прошелся по комнате, взглянул в глаза Любви и снова улыбнулся, словно призирая её в чем-то. После он взглянул на того, кто сидел в большом тронном зале на своём престоле, на виновника торжества и руководителя балом падших, каким видел его нелюбящий сын. Это был старый, но ещё явно в форме и не казавшийся старым, дедушка, которого ещё смело можно назвать дядей. Седой волос, зеленые глаза, морщинистое возле глаз лицо и всепрощающий, такой легкий и безмятежный, но в тоже время сильный и строгий взгляд. Могущественное тело, скрытое под тканью одежды, всё же выдавало свою структуру. Константин, который по возрасту не на много уступал ему, привык называть его Кристо, что с латыни означало имя Господа. В повседневной жизни он придавал внимания строгим, деловым костюмам, которые подходили ему как никому другому, пусть он и редко гулял среди людей.

– Да, ты знаешь, у меня есть что спросить, – медленно начал безымянный. – Скажи мне, «всемогущий», к чему всё это торжество, к чему эти загадки и речи, какие-то там наставления, сожаления, констатирование и без того известных фактов на счет людей и их пороков, к чему всё это? – Ты ведь сам их создал, такими грязными и невежественными, слабыми, трусливыми, грешными, – это всё твоих рук дело. Ты можешь все изменить в одно мгновенье, сразу всем всё простить и в царство небесное впустить. Но нет же, пусть мучаются. Пусть одни голодают, другие умирают, остальные теряют близких, терзаются в агониях, убивают друг друга, бьют, насилуют, грабят, тонут в похоти и пребывают в алчности, гордятся и тщеславием болеют. Пусть смерть без конца и края забирает жизни людей, умерших от геноцидов и войн, болезней, страданий, катаклизмов, и просто из твоей прихоти. Пусть всё будет столь ужасным, да? Зачем все это, я не вижу смысла, открой мне, поведай мне истинную цель, так называемого Божьего замысла. Он вообще у тебя есть? Или же ты просто садист и у тебя скверное чувство юмора? – после такого динамического выступления, во всей «картиной галерее» наступила минута молчания.

В это время, Константин, хоть и понимал, что его брат вспыльчив и наивен, дерзок и невежественен, но сам не мог скрыть интереса в ответе, который вот-вот должен был предоставить ему Отец. Любовь, наблюдая за происходящим, была немного огорчена доводами Похоти, но по окончанию его пламенной речи улыбнулась, всепонимающей и яркой улыбкой и взглянула ему в глаза, которые были наполнены агрессией, и в тот момент мимовольно избежали встречи с её взглядом.

Господь, немного помолчав, взглянул на своего сына. Ему было приятно, что его заботит подобное, пускай не из любви к людям или же из жалости к умершим, а просто из поиска истины. Он мог ответить ему сразу, прокомментировать каждый пункт обвинения, предоставить ответ на последующие вопросы, но он ограничился доброжелательной улыбкой и лишь одним словом:

– Время – сказал он. – Время, сын мой. Пройдет немного времени, и ты все поймешь.

– Ты стар и жесток, к чему эта ухмылка, что ты пытаешься сказать? В том, что ты делаешь нет ни истины, ни мудрости, это лишь слова, которые людям не понять, не в двадцать первом веке и даже не в сотом.

– Помимо времени, тебе так же не хватает любви, настоящей, искренней, без сожалений и поиска недостатков, истины, ответов. Тебе не хватает любви к людям, животным, ко мне, к брату своему, к ближнему, ко всем деяниям людским и Божьим, тебе не хватает любви.