Самостоятельно телепортироваться дальше чем на полсотни метров, правда, и здесь умели единицы. Но кто угодно мог купить мобильный генератор порталов и путешествовать по всей планете. А из стационарных кабин, установленных через каждые полкилометра, можно было попасть на любую населённую планету местной системы.

– Система называется Этерунской, – сказал Ринальдо. – А планета – Этеру. У мира тоже есть название. Сиенур. Корни из двух языков, зароллаша и эльфийского, а слово выбрали шефанго, когда пришли сюда. Людей тогда ещё не создали, но эльфы уже воплотились. И они с шефанго сразу не сошлись во мнениях относительно всех без исключения богословских вопросов.

Зверь только кивнул. Эльрик рассказывал. И о том, как называется планета, и о том, откуда взялось название Сиенур, и о том, что шефанго обитают во множестве миров и им нужны слова, чтобы отличать один мир от другого. И о том, что в Сиенуре нет ограничений на использование магии в мирное время.

В этом и заключалась проблема. Всё, что он видел – а он ведь почти ничего и не успел ещё увидеть, – напоминало об Эльрике. Сиенур должен был захватить целиком. В любых других обстоятельствах в его исследование – преимущественно эмпирическое – Зверь ушёл бы с головой и даже, наверное, забыл оглядываться на неизбежную в любом из миров, на любой из планет угрозу заслуженной смерти. Но сейчас он мог думать только о том, чтобы как можно скорее покончить с текущими делами и уйти на обочину Дороги.

Увидеть Эльрика.

Убедиться, что он жив.

Зачем? Это нерационально и необъяснимо. Ясно же, что Эльрик жив, и что уже не умрёт, и что остаётся только ждать, пока его вылечат.

Ждать…

Вот на это сил и не было. И не было объяснений занимающему все мысли желанию увидеться с ним.

А раз не было объяснений, стоило включить мозги и заняться текущими проблемами…

Перемать! Да проблема-то одна-единственная: Эльрик.

Зверь пытался запустить хоть какой-нибудь мыслительный процесс, хоть самый примитивный, но всё, что пока получалось, – это идти за Ринальдо по гравийной дорожке между утопающими в цветах и зелени домиками. Так выглядела гостиница в больничном городке – небольшие коттеджи, беспорядочно понатыканные в просторном парке. Курорт какой-то, а не клиника.

Ладно, санаторий. Санаторий – это нормально.

Из ближайшего дома, как теплом от печи, дохнуло болью и страхом. Душевной болью, но такой сильной, что она могла бы дать фору боли телесной.

Зверь сбился с шага.

Не мог он пройти мимо. Никто бы не смог.

На то, чтобы забрать себе всё, опустошить источник, ушли доли секунды. Людям там, в доме, стало – никак. Не больно. И не страшно. Им стало сонно, безразлично и безмысленно.

– Есть ещё дом Эльрика в Удентале, – произнёс Ринальдо. – В центре города, но очень уединённый. Там ты сможешь жить в полной изоляции.

– Так себе санаторий, – сказал Зверь.

Нет, он не удентальский дом имел в виду. И Ринальдо это понял. Ринальдо, кажется, вообще всё понял, потому и сказал про дом именно сейчас. Минутой раньше Зверь выбрал бы место, где никого нет и не будет. Территорию клиники отделяла от города лишь красивая кованая ограда высотой чуть выше колена. Дом в центре – это где-то совсем недалеко. Идеальное место, чтобы запереться там на полгода, видеться, как привык, только с Эльриком, а мир со всеми его загадками, вопросами и соблазнами оставить за толстым стеклом.

Боленепроницаемым, горенепроницаемым стеклом.

Сейчас Зверь не променял бы больничный парк ни на одно самое безопасное убежище.

Дикого вольного волка привели на помойку возле ресторана. Да пропади они пропадом, эти дикость и воля!