Дэн накрыл своей ладонью её крошечную ладошку и едва заметно улыбнулся.

– Хорошо, Флора, – согласился он. – Пусть будет так. Пусть он живёт с нами. Я научу его всему, что могу делать сам. Надеюсь, из него получится добрый человек и настоящий мужчина.

Флора обняла мужа и прижалась к нему всем своим телом.

– Обязательно получится, – радостно прошептала она, целуя мужа и неловко вытирая катящиеся по щекам слёзы. – Спасибо.

Этой ночью, так незаметно пролетевшей, они не легли спать, а всю ночь просидели рядом с кроватью, глядя на спокойно спящего ребёнка, строя планы на будущее и радостно улыбаясь друг другу. Мир изменился, и изменился он в лучшую сторону.

Утром мальчик открыл глаза и, увидев их рядом, приветливо улыбнулся. Потянувшись, он начал что-то говорить на своём певучем языке, но сразу же нахмурился и замолчал, наверное, вспомнив, что его не понимают. Пристально посмотрев на Дэна, а затем на Флору, он снова улыбнулся и, положив себе на грудь руку, мягко и отрывисто произнёс:

– Луан.

Немного помолчав, он повторил:

– Луан.

Флора схватила Дэна за руку.

– Это его так зовут – Луан. А меня зовут Флора, – быстро сказала она, подаваясь вперёд и указывая пальцем сначала на себя, а затем на мужа – А это Дэн.

Мальчик кивнул головой и по очереди коснулся их рукой.

– Флора. Дэн.

– Да, маленький, да, – радостно воскликнула Флора, прижимая Луана к груди. – Флора и Дэн. Теперь мы будем жить вместе, ты и мы. Мы будем твои родители, твои новые родители, мама и папа, – и снова слёзы радости щедро покатились по её щекам, но она продолжала говорить, не замечая их. – А ты будешь наш сын. Любимый сын. Навсегда. Наш любимый сын – Луан.

Услышав своё имя, мальчик тоже что-то сказал, а Дэн сгрёб их своей мощной рукой и прижал к себе. Плевать на соседей.

*****

Ощущение мира вернулось ко мне сразу, будто бы я только что проснулся, но, увы, я не спал, неудобная, неестественная поза и тупая боль в затылке легко доказывали мне это. Мои измученные нервные клетки, тут же, услужливо и поспешно, подсказали, что выкрученные за спину руки, а заодно и ноги, крепко стянуты верёвкой, и именно по этой причине я не спешил открыть глаза или поменять эту, вымучившую меня, позу. Но вокруг всё было тихо. Странная такая тишина, непривычная. Выждав ещё несколько минут и не услышав ничего нового, я медленно поднял веки и, насколько это было возможно, вращая только зрачками, огляделся. Честно сказать, то, что я увидел, никак не укладывалось у меня в голове. Я даже усмехнулся, и это не смотря на своё незавидное положение, удивляясь не тому, что я здесь, а тому, что сразу не узнал заполонивший собой воздух и щекочущий ноздри запах, запах свежескошенного сена. Я лежал на нём, разбросанном неровным слоем по всему земляному полу, в углу какого-то сарая или чего-то такого же. Сарай был сколочен из обычных, грубо-обработанных, точнее, совсем необработанных досок, а солнечные лучи, проникавшие сквозь широкие и многочисленные щели, говорили о том, что я провалялся без сознания всю ночь и всё утро, то есть приблизительно десять-двенадцать часов. А может быть гораздо и гораздо больше. Хорошо же меня стукнули, ничего не скажешь – сделано на совесть.

Но это было не единственное открытие. Как оказалось, я не одинок. В метре от меня лежал ещё кто-то, а чуть дальше, по диагонали, у противоположной стены, я насчитал ещё четверых. Уже веселее, всегда приятно осознавать, что ты не один такой. А всё-таки интересно, в какую это ещё детективную историю я попал? Пока ясно только одно, те, кто разыгрывает её, серьёзные ребята. И совершенно точно, они отвели мне в этой истории далеко не главную роль. А что уж совсем обидно, боюсь, мне придётся её играть. Если, конечно, не случится чего-то такого, что может в корне изменить заранее спланированный ход событий. Но – это вряд ли. Как всем хорошо известно, бутерброд падает именно маслом вниз – необъяснимая загадка и извечная трагедия. Теперь он упал у меня, и вот я здесь и связан. Одно из звеньев жизни. А жизнь, как известно, это сплошная цепь неприятностей. Мой чёрный юмор или, если угодно, объективный взгляд на окружающую реальность. А она, реальность, заключалась в том, что меня, вернее, нас связали и поместили в каком-то сарае, в каком-то неизвестном мне месте, где в воздухе неподвижно висит душная, до звона в ушах, тишина и нет такого привычного, постоянно-ровного шума города.