Легенда гласит, что престарелый житель Монреаля Альберт Ирвинг усыновил Пьеро, услышав под окном приюта его игру на пианино. Худощавый человек преклонного возраста, слегка горбившийся при ходьбе, в тот день он был в черном костюме, с цилиндром на голове и импортным белым шелковым шарфом, повязанным на шею. В отличие от соседей, он ничего не знал о талантливой паре, жившей в приюте. Время от времени он давал приюту деньги – как и другим общественным учреждениям, – чтобы иметь основания называть себя филантропом, но заходил туда крайне редко. Он очень расстраивался, думая об ужасной доле обитавших там детишек. Мистеру Ирвингу нравилось, когда его шофер жал на клаксон, и из приюта выходила милосердная сестра. Он вручал ей чек на приличную сумму и ехал дальше по своим делам. Но в тот раз, когда водитель его большого черного лимузина уже распахнул перед ним дверцу заднего пассажирского сиденья, до слуха его донеслись звуки неспешной мелодии, каждая нота которой как птичка усаживалась на оконный карниз.

Игра настолько его очаровала, что, несмотря на артрит, он поднялся по лестнице и постучал в дверь. Его проводили в кабинет матери-настоятельницы. Мать-настоятельница сидела за большим столом, на котором были разложены стопки книг и бумаг. Позади нее на полке стояли статуэтки разных святых, все они смотрели в потолок. Старика приворожили звуки чудесной музыки, наполнявшие коридор. У него возникали такие чувства, каких он не испытывал уже многие годы. Ему захотелось отбросить в сторону палку и выскочить из кабинета. Это походило на потрясающее целительное снадобье. Он был настолько богат, что мог себе позволить все, что только пожелает. Альберт Ирвинг тут же вознамерился заполучить чудесного пианиста.

Он попросил, чтобы ему представили того, кто играл на пианино, и к нему привели бледного и стройного белокурого паренька. Пьеро стоял в дверном проеме и широко улыбался.

– Это ты играл на пианино, мой мальчик?

– Можно и так сказать, хотя можно сказать и так, что это пианино на мне играло. Или, по крайней мере, что мы вели с ним беседу.

– Ты хочешь сказать, что с тобой говорили клавиши пианино? Какая замечательная мысль, мой мальчик. Хотя не думаю, что ты мог бы привести мне какой-нибудь пример того, что тебе сказало пианино.

– Пианино только что мне рассказало о странных чувствах, которые охватывают человека, когда идет дождь. Дождь может внезапно вызвать ощущение вины за малюсенькие прегрешения, которые ты совершил, например за то, что не сказал подруге, что любишь ее.

– Я знаю это чувство. Мне не раз доводилось его испытывать. И до этого момента я и впрямь думал, что такое было дано мне одному. Ну что же, молодец, мой мальчик, браво! Тем самым ты дал мне возможность почувствовать себя не таким одиноким в этом мире и не таким уж ненормальным.

– Я всегда к вашим услугам, достопочтенный гость. И благодарю вас, что уведомили меня о том, что я оказался в состоянии доставить удовольствие такому, несомненно, глубокоуважаемому господину, как вы.

У матери-настоятельницы глаза выкатились из орбит, а мистер Ирвинг не смог удержаться от смеха.

Мать-настоятельница пожала плечами, когда спустя неделю мистер Ирвинг вернулся, чтобы навести справки о Пьеро. Она откинулась на спинку зеленого кожаного кресла и сложила руки так, будто не собиралась ничего скрывать от почтенного старика.

– Наши сестры постоянно спорят друг с другом о том, одарен ли этот мальчик сверх меры или он полный идиот, – сказала она.

– Знаете ли вы, что очень часто такого рода странности являются признаком артистического склада ума? – спросил мистер Ирвинг, усевшись в кресло поменьше по другую сторону стола и подавшись немного вперед.