Уже собрался садиться прямо у стены, но заметил сбоку – гараж. Из приоткрытых створок лился тусклый жёлтый свет. Мерцал, как лампа в желудке у демона. Я подошёл ближе, медленно, будто в фильме, где музыка уже затихла.

Внутри копался старик. Седой, сухой, будто сам скручен из пепла и ремней. Он возился с мотором новенького “Лексуса”, как будто чинил душу. Не спеша. В этом была особая тишина – намеренная. Я остановился. Он меня не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

– Слушай, я хотел бы просто лечь. У меня была… длинная ночь. – Я подошёл ближе, стараясь не глядеть на машину. – Открой, пожалуйста, дверь. Я просто хочу спать.

 Он не обернулся. Пальцы, дрожащие и костлявые, продолжали копаться в чём-то под капотом, как будто я не существовал. Потом – хриплый, лишённый дыхания голос:

– Так ты уже внутри.

 Я напрягся.

– Что?

– Я сказал: ты уже внутри.

– Хватит, – я сжал кулаки. – Просто открой дверь. Мне плевать, кто ты. У меня был… – голос дрогнул. Он будто не слышал. Или слышал – и не отвечал. Затем, как-то нараспев, как будто вспоминал чужой текст:

– Всегда иди на свет. Там, где горит свет – ближе всего к тьме. Он поднял голову. Его глаза были… слишком пустыми. Как будто там внутри – ничего.

– Хочешь отдохнуть? – он сделал паузу. – Так отдохни от себя. Сними кожу. Ложись рядом с прошлым. Что ты только что сказал?..

– Мне плевать на твои ребусы, – прохрипел я. – Открой дверь. Он медленно выпрямился. Лексус за ним блеснул фарами. Сам включился. Я вздрогнул.

– Здесь не нужны ключи. Здесь нужны решения. Кто ты, когда дверь не открывается?

 Он шагнул ко мне. Я отступил. И не мог вспомнить его лица. Не в деталях – в принципе. То ли усы, то ли борода. То ли молод, то ли стар. Будто за маской… нет никого. Меня бросило в озноб.

– Ты… был другим, – выдавил я. – В прошлый раз. Он молча улыбнулся. Губы тонкие, сухие, будто порезанные стеклом.

– Я всегда один и тот же. Ты просто не был тем, кто мог смотреть.

 Старик внезапно дёрнулся. Рывком. Резко. Будто сломанная кукла, ожившая на дёрганых нитях.

 Я инстинктивно отпрянул, сердце рванулось к горлу, ладони вспотели. Он оказался слишком близко. Слишком. Нарушая границы, которые никто не должен переходить.

 Старик медленно, с каким-то почти животным влечением, вдохнул мой запах. Глубоко. Словно этот вдох был ему нужен, как последняя затяжка перед казнью.

– Ах… – прошипел он. – Так ты… свежая кровь. Я бы тебя сам с удовольствием… поглотил. Но… у самой Тьмы на тебя большие планы, парень. Так что пока – беги.

 Мне стало не по себе. Я попятился, вырвался из его взгляда, решив просто уйти. Плевать. Пускай он там… с ума сходит наедине с Лексусом и шизой. Я сделал три шага.

За спиной раздался голос – тягучий, с хрипом, будто говорил не один человек, а целый хор голосов, сложенных в одну гниющую глотку:

– Думаешь, он выкарабкается? Герой… вернётся…, и ты его обрадуешь… своими подписчиками… своим монтажом… тем, какой ты неудачник? Хах… но не-е-ет…

 Я застыл. Сердце ёкнуло, будто кто-то выдрал его и сжал пальцами. Он продолжал. Тихо. Густо.

– Он уже мёртв. Пока ты здесь, носишься со своим микрофоном… Диабло уже смакует его внутренности. И ты это знаешь.

 Я обернулся. Он стоял, как статуя, но казалось, что вокруг него дрожит воздух. Как вокруг разогретой плиты. Как в аду. Я ничего не сказал. Что можно сказать, когда кто-то выплёвывает твою самую боль… громче, чем ты сам можешь признать?

 Он облизнул губы, взгляд был голодным и жадным, но при этом отстранённым, как у бездомного, разглядывающего витрину ювелирного. После его слов я вдруг почувствовал, как кровь идёт по венам тяжело. Словно тягучий свинец, будто сама сила в теле решила замедлиться.