– Старый Мошка не спрашивает вас, зачем вам это нужно, но он бы хотел, чтобы вы добавили за этот странный гешефт3 несколько монет за «не хочет» и за «не знать», чтобы я не проболтался своей жене Сарре. А когда я выпью дешевой водки, я имею неосторожность болтать. А чтобы не болтать, мне нужно пить дорогой коньяк, а то я, не дай Иегова, наговорю лишнего, а то, что знает Сарра, то знает вся округа.

– Получи-таки уговоренное, Моисей, – ответил Гедеон слегка насмешливо и передразнивая легкую картавость доктора, – и смотри, чтобы твоя Сарра узнала только за твой гешефт, а не за твои шашни с различными гретхен на этой милой даче.

– Ах, святой отец, зачем такие неуместные подозрения, грех вам, – проворчал еврей, пряча кошелек с ригсдалерами где-то в недрах широкого лапсердака. – Но про совесть старого еврея может стать нечиста. А время течет. Годы уже не те, и я боюсь, что скоро мне придется переселиться в лучший мир. А что мне делать в этом лучшем мире с нечистой совестью? Скажите хотя бы, за какой грех мне просить Его простить меня. От кого бежит этот молодой человек и что он натворил?

Моисей скосил взгляд на внимательно слушающего разговор Строганова. Конечно, на самом деле старому грешнику нужна была только некая согласованная версия назначения тех манипуляций, которые ему пришлось производить этой ночью. Гедеон помолчал с минуту и с иронией в голосе почти весело ответил:

– Успокойся, Моисей. Этот гешефт не отяготит сколько-нибудь еще твою и без того незавидную долю в Шеоле4. Этот человек много чего натворил в своей жизни. Но вот ведь какая штука: все его поступки оцениваются современниками как благородные и нравственные. Хотя они не являлись такими на самом деле. – Строганов слегка вздрогнул при этих словах, но ничего не сказал. – Но тем не менее ему незачем скрываться от людей. И не от дел, которые ему следует закончить, он бежит, ибо все дела его здесь закончены. И не от счетов, что могут предъявить ему люди, ибо все счета его оплачены. Да и не бежит он вовсе. Напротив, он прекращает бег. Он возвращается к себе, чего я, кстати, и тебе, ребе Моисей, желаю. Суетный ты человек, Моисей…

На этом деловая часть закончилась. Они вынесли гроб на улицу и вновь водрузили его на дроги, после чего пути их навсегда разошлись. Печальная процессия направилась обратно к порту, а доктор Фенкель направился по тропинке к небольшой роще, находящейся неподалеку от усадьбы. Внимательный глаз мог углядеть две смутные фигуры, присоединившиеся к путнику с саквояжем, как только он зашел за деревья. Никому не доверял старый грешник. Приятная тяжесть кошелька и пейсы, развевающиеся на ходу у двух крепких молодых людей, внушали ему спокойствие и хорошее настроение. Сарра останется довольна за этот гешефт и не станет допытываться, где это иногда пропадает ее муженек.

Утро уже вовсю начинало шуметь. Хлопали открываемые ставни, беззлобно ругались из-за мест уличные торговки. Выползали, почесываясь, на дневной промысел нищие. Все было как всегда. В ворота портовой таможни въехала телега, запряженная старой клячей, на которой возвышался лакированный ящик – рака. Иеромонах предъявил таможеннику бумагу, из которой следовало, что власти не имели возражений против вывоза тела православного дворянина Антона Блудова, умершего две недели назад от удара, согласно его завещания, для похорон в его имении Спасское-Телешево. Заспанный таможенник не стал открывать гроб. Ему как протестанту была смешна возня православных со своими покойниками, кусками дерева и камня и прочими глупыми фетишами. Да и запах двухнедельного трупа вряд ли облагородил и без того нечистый портовый дух. Двое дюжих портовых грузчиков внесли ящик по трапу и отнесли в каюту иеромонаха. И каждый матрос знал, что в ящике находятся останки какого-то недавно причисленного к лику местночтимых святых полкового священника из Тамбовской губернии, мощи которого недавно удалось обнаружить в Моравии, где тот был убит шальным ядром во время битвы под Аустерлицем.