Императрица быстро пришла в себя от потрясения. Все-таки она была Великой. Она попробовала припомнить, как поступали в таких случаях другие монархи, но таких казусов в истории, как российской, так и мировой, найти не смогла. Тем не менее нужно было что-то делать, на что-то решаться. Не предусмотренное никакими законами событие само подсказывало незаконное решение. К тому же на руку играло то обстоятельство, что знали об этом всего двое. Роженица по-прежнему была в беспамятстве. Выход напрашивался сам собой. И императрица его озвучила:

– Вот что, Джон. Унеси его, пока никто не видел. Отдай какой ни на есть кормилице. Небось баб с сиськами в Петербурге сыщется. Да смотри осторожнее, ни у кого даже мысли не должно мелькнуть, что родилось второе дитя.

Через несколько минут в комнате кроме цесаревны никого не осталось. Императрица вернулась как ни в чем не бывало к празднующей публике, а доктор с большим саквояжем в руках вышел из дворца и уехал в своем экипаже, приказав кучеру править домой.

При появлении Екатерины Потемкин, опрокинув очередной бокал с шампанским, осведомился:

– Что там, Катя, с Машкой что неладно?

– Нет, Гриша, с ней все хорошо. Это Джон, за меня волнуясь, наставлял меня в веселье не переусердствовать.

Глаз Потемкина сверкнул с удивлением на императрицу: не в ее правилах было слушать наставления Роджерсона. Но ничего не сказал сибарит, не до жениных было ему сейчас секретов. Ему хотелось веселиться.

На следующее утро Роджерсон появился у императрицы в обычный час. На этот раз их разговор был далек от обычной пикировки на тему европейской политики. Царицу интересовал вопрос, гораздо более для российского престола важный.

– Что наши дела грешные? Хорошо ли все?

– Все хорошо, ваше величество. Байстрюков в России всегда много было. Сей век не исключение. Пристроил теленка к хорошей дойной телочке. Я кому скажете адресок шепну, а меня от забот дальнейших покорнейше прошу избавить.

– Нет, Джон, дело это такой секретности, что только я и ты знать будем. И уж прости, милый друг, я про твои шашни с английскими милордами осведомлена изрядно. Сплетник ты известный, но да я не сержусь. Но в этом деле ни единого намека просочиться не должно. Хорошенько запомни это, Джон. Тут ты можешь не только мое расположение потерять, но и голову.

Роджерсон вздрогнул: не в обычаях Екатерины было так грозиться. Чтобы скрыть страх, отиравшийся во всех чертах его, врач поклонился, чего обычно в приватных беседах никогда не делал, и сказал:

– Слушаюсь, ваше величество.

Роджерсон вдруг сообразил, что если ходить под дамокловым мечом, то по крайней мере делать это нужно с наибольшей для себя выгодой, и потому добавил:

– Но дело требует изрядных расходов.

Екатерина вынула из конторки, за которой писала обыкновенно, заранее подготовленный кошелек, звякнувший монетами.

– Вот это на первое обзаведение. Потом пристроишь его в приличную бездетную семью подальше от столицы.

Врач спрятал золото в карман и распрямился. Тяжесть кошелька его изрядно успокоила. Он был игрок и всегда нуждался в деньгах.

– И как именовать его прикажете?

Царица на секунду задумалась. Вновь в голове у нее помчались смутные образы несчастливых царственных отпрысков.

Калейдоскоп остановился на человеке, всю жизнь проведшем в заточении с маской на лице.