— А что тебе известно про первую жену Платона? Мать Юли, — неожиданно прерывает тишину Костя.

— Да почти ничего… Они были молоды. Только начали встречаться, а уже через месяц поняли, что ждут ребенка. Мне мама это рассказывала… А девять месяцев спустя она погибла во время родов. Я даже имени ее не знаю.

— Странно, правда?.. — бросает он на меня кривой взгляд. — Когда мою Юлю откачивали в больнице, то я дал себе слово. Если не дай бог мы с сыном останемся одни, то я сделаю все, чтобы Егор узнал, какой была его мать. Я бы рассказывал ему о ней постоянно, в память о ней…

— Кость, я не понимаю… Ты к чему клонишь?

— А Платон никогда о ней не говорит. Не вспоминает жену, не приводит в пример Юле. На день рождения Юли он просто напивается, но никогда не вспоминает ее. Да он, кажется, даже на кладбище не ездит! Конечно, прошло девятнадцать лет, но для меня такое поведение все равно странно… Я думал, может, раньше было иначе? Ты их семью больше моего знаешь…

— Да нет, — бормочу. — Все было также.

Платон устраивал невероятные праздники для дочери, но сам никогда особо в них не участвовал. Отдавал бразды правления своей матери, а сам уходил в тень. И всегда пил, да. Это я помню.

Костя резко поворачивает на трассе и въезжает на полупустую парковку.

— Ладно, выходим!

Не успеваю опомниться, как Костя уже хлопает дверью.

Идет к огромному зданию, типа ангара. Неоновая вывеска мне ни о чем не говорит, да и Костя быстро заводит меня внутрь, не давая осмотреться. Кивает девушке за стойкой, а та при виде меня расплывается в улыбке.

— Здравствуйте, Юлия! Мы так наслышаны!

Костя берет со стойки ключи и тащит меня дальше.

— Видишь, — шепчет Костя, — даже тут все знают, что я женат.

— Почему ты им не говоришь, что я не Юля?

— Потому что они тут меняются раз в месяц, толку объясняться нет…

Костя открывает следующую дверь. Здесь холодно, светло и вокруг простираются пустые зрительские места.

— Ледовый каток?!

На матово-белом застывшем катке одиноко катаются двое мужчин.

— Клюшки, — выдыхаю — Я на днях как раз задвинула детские клюшки к детскому комплексу, чтобы не мешали. Твоих рук дело?

— Да. Конечно, немного рановато купил, но что поделать?... Егор уже танцует! Я видел!

— Ты с ума сошел, Костя. Он еще даже не сидит!

— Когда Юля включает музыку, он дергает ручками и ножками. Еще она сказала, что Егор очень тонко чувствует ритм и, наверняка, пойдет по ее стопам. И все, меня как переклинило… Лея, я сойду с ума, если он натянет на себя колготки и пойдет плясать на сцену. Нет, я ничего против балета не имею, все эти наклоны в коротких юбочках — это отлично, но лучше бы родилась девочка. А так я должен защитить Егора от балета. Я не допущу, чтобы он стал таким, как твой брат!

— Яков восходящая звезда мужского балета, между прочим.

Хоть и козел, но вслух я этого не говорю.

— Ой, да бог с ним, — отмахивается Костя. — Лишь бы в своих лосинах и ракушкой между ног держался подальше от моей жены.

Смотрю на парня с клюшкой, которого тренер только что перестал гонять по полю, заметив Костю.

— Лея, я не хочу, чтобы у моего сына была настолько талантливая мать и такой бездарный отец, как я. Не учить же Егора вскрывать тачки и гонять по улицам на максимальных оборотах?… Поэтому я решил пойти на хоккей.

Оглядываю пустой ледовый каток. Кроме тренера, тут никого нет.

— И где же команда?

— Ну… По правде говоря, у меня есть одна веская причина, чтобы молчать о своем увлечении.

— Вот как? И какая же?

— Я так паршиво держусь на коньках, что в команду меня пока не взяли. Даже самую начальную, любительскую. Поэтому причин для гордости нет, и занимаюсь я тайно. Ты первая, кто об этом узнала.