— Нет, не выйдет, я на электричку не успею, — вздыхает Юля. — С этими пробками после репетиции я просто не доберусь до вокзала вовремя. Не знаю, как живут люди в пригороде… Это такие расстояния! Как можно преодолевать их ежедневно! Разве свежий воздух того стоит?

— Прекрасно живут, — говорит он. — Говорил я тебе, что давно надо было на права сдать? Тогда и не было бы никаких проблем с расстояниями. Что там до бабушки ехать? Или вон Костя может тебя отвозить!

— Вот Косте только этого и не хватает! — взрывается Юля. — Давай он еще будет со мной и Егором по пробкам таскаться дважды в день на другой конец города!

Атмосфера снова накаляется.

Какая муха Платона укусила? Почему у него такое лицо? Что Юля сказала такого? Я не узнаю его! Раньше он никогда не говорил в таком тоне с Юлей.

— А на выходных репетиций у тебя нет? — беру ситуацию в свои руки. — Бабушка это отличный вариант. Может, в субботу поедешь?

— А вы справитесь за одну ночь? Мне в воскресенье вечером надо в город вернуться, в понедельник рано утром репетиция…

— Не справимся, — подает голос Костя. — Егор очень упрямый.

Он бросает быстрый взгляд на мрачного Платона и продолжает:

— Давай, Юль, я тебя в пятницу вечером после репетиции сам к бабушке отвезу, как Платон и предлагает. Посидишь с Егором, Лея?

Это значит, что Платон может вернуться домой, пока я буду здесь.

Быстро киваю, выбора у меня нет.

— Тогда договорились. Может, все-таки останешься?

— Нет, нет. Спасибо, Костя. В другой раз.

В коридоре, пока я одеваюсь, Юля горячим шепотом жалуется на отца. Раньше я думала это всего лишь ворчание вечно недовольного подростка, но теперь и сама не понимаю, почему Платон в штыки воспринимает едва ли не каждое сказанное Юлей слово. И ремонт ему не нравится, и то, что прав у нее нет. Почему они перестали слышать друг друга, как раньше?

— Не выдержу я однажды, — в довершении всего Юля шмыгает носом, и я понимаю, что она уже плачет. — И тогда мы ка-а-а-к съедем с Костей! А он останется один! И поделом ему будет.

— Юль, ну не плачь…

— Да как не плачь… Да я же, проклятье, впервые после родов вернулась к репетициям… А он…Поздравил, может? Нет! Только к машине этой зачем-то привязался. Неудивительно, что он с таким характером жены себе не нашел! Как его терпеть? Вот скажи, ты смогла бы?

— Я? Что смогла бы?

— Ну смогла бы выдержать такого отца?

Ах, как дочь. Я-то сразу о роли жены подумала…

— Не знаю, Юль. 

— Короче, дело гиблое…Мы быстрее на твоей свадьбе погуляем, чем на его. Как, кстати, дела на фронте соблазнения?

— Никак, Юль, — смеюсь. — Я же с сыном твоим сижу все свободное время.

— Черт! Вот я тебе всю малину порчу.

— Если Лея все еще здесь, то пусть садится за стол, — кричит из кухни Костя. — Хватит шептаться в коридоре!

— Уже ухожу! — кричу Косте.

Обнимаю крепко Юлю и желаю удачи предстоящей ночью. Если она сможет выстоять, то может, никуда ехать и не придется. О чем я ей и напоминаю, а потом выхожу в подъезд.

Юлины слова о том, что как хорошо, что у нас с ней нет друг от друга секретов, звучат у меня в голове, как заевшая пластинка, пока я, окосев от усталости, чищу свой фэйсбук.

Но поспать все равно не удается.

Часа в три ночи Юля, захлебываясь слезами, сообщает, что плач сына режет ее по живому и его совершенно невозможно вытерпеть.

В шесть тридцать утра я уже стою на пороге квартиры, завязывая на шее шарф. От недосыпа и усталости в глаза словно песка насыпали, и как только Костя это выдерживает? 

— Уже уходишь? — зевком приветствует меня брат.

Яков вернулся к репетициям. Через полчаса он тоже выйдет из дому и не вернется до поздней ночи. По жесткому режиму балет напоминает мне армию.