— Дурацкая была выходка, согласись? — не могу сдержаться я.

— Я пытался настоять на том, что это была не ты… Но похоже, одноклассница была убедительней. Так что твоя мама считает, что этой ночью ты встречалась с этим своим… — Платон щелкает пальцами в поисках приличного слова, но так его и не находит. — И теперь Сара Львовна преисполнена священным материнским долгом найти его и заставить на тебе жениться. Потому что она не позволит, чтобы кто-то поступал так с ее дочерью на глазах у приличного общества.

Прикусив изнутри щеку, чтобы не засмеяться при виде побелевшего Платона, уточняю:

— Это все, что она сказала?

— Еще, что она этому мудозвону оторвет его яйца, потому что ей от него даже долгожданные внуки не нужны.

— Вот это вы попали, Платон… Сочувствую. А ведь всего-то и надо было, что голову вчера включить.

Он за какую-то секунду укладывает меня животом к себе на бедра и припечатывает ягодицы ладонью.

— Определись, Лея, — цедит мне на ухо Платон. — Пять минут назад ты текла от моих прикосновений и прекрасно даже не выкала. А теперь что началось? Правила со вчерашнего дня не изменились. Выкаешь — получаешь по голой заднице. Все просто.

— Отпусти меня, извращенец! Мало тебе вчерашнего? Хочешь, чтобы нас и дома увидели? Как ты Юле потом объяснишь, что меня через колено перекинул?

Поднимаюсь с его колен и поправляю футболку.

— Мама остынет, — говорю, — и она это не всерьез, ну про твои Фаберже…

— Мама твоя сказала, что найдет всех, кто был в том клубе. И найдет мудака. А мне мои Фаберже, знаешь ли, нравятся!

Смеюсь в голос, а Платон вдруг смотрит на меня как-то совсем иначе.

— Вьются… — хрипло говорит он. — Твои волосы снова вьются.

Касаюсь волнистых локонов и пытаюсь заправить их за уши. Я не хочу снова становиться одуванчиком с копной непослушных кудряшек. Почему Господь дал таким, как Оксана идеальные волосы, а мне какой-то синтепон вместо волос?

— Это все влажность… А еще я сегодня не расчесывалась нормально. Ужасно, должно быть, смотрится.

Но Платон ничего не говорит. Он только смотрит на меня в каком-то изумлении, словно в первый раз видит.

Потом все-таки поднимает с пола уроненный галстук, отряхивает, поглядывая на меня с неодобрением, и спрашивает:

— Если не умеешь завязывать галстуки, чего врешь?

— Как это не умею? — снова злюсь я. — Это ты меня отвлек!

Платон не может сдержать улыбки.

— Эта женщина, с которой я встречаюсь сегодня, мне в матери годится. Она мой новый бухгалтер.

— Тогда лучше взять второй галстук, — тоже честно отвечаю. — Этот никуда не годится. Да еще весь пыльный теперь.

На моих глазах человек, который сказал, что не умеет вязать галстуки, два счета справляется сам.

— Ты же сказал, что не умеешь!

— Я спросил, умеешь ли ты, но сам ничего такого не говорил.

Телефон начинает трезвонить снова. Платон быстро и хмуро отвечает, потом бросает мне:

— Мне пора на работу, подвезти тебя?

— Нет, я останусь. Помогу Юле с ребенком.

— Ты домой-то поедешь сегодня? Хотя бы за новым бельем?

Он снова пытается заглянуть под мою футболку, но получает по своей наглой руке.

— Боюсь, что я как приеду, так дома и останусь. Меня мама не выпустит.

— Дай знать, если Сара Львовна будет зверствовать.

— В каком смысле? — иду за ним в коридор, где он набрасывает на себя пальто. — Поможете мне отпроситься у мамы?

— Лея! — рычит он.

О боже, опять?!

С криком «Я случайно!» со всей силы вжимаюсь задницей в ворох верхней одежды. Платон пытается подступиться ко мне сзади и так, и эдак, но на этот раз я перехитрила его.

Впрочем, торжество длится недолго.

В мгновение ока его руки снова оказываются под моей футболкой. Платон очерчивает недоступные ему бедра, талию и останавливается на голой груди.