Действительно, через несколько километров лес расступился, выпуская из своего мрачного чрева грязный автомобиль иеромонаха. Большая, яркая луна уже взошла, освещая холодным серебром открывшиеся взору отца Илия просторы. Ожидаемой реки не было, вместо нее, окруженная со всех сторон лесом, раскинулась довольно большая по нынешним меркам деревня.

– Слава Богу! – воскликнул отец Илий, обрадованный, что ночевать придется не на берегу реки. Перспектива оказаться под утро в плену ледяного тумана, поднявшегося от холодной воды, его откровенно не радовала. А вот уверенность в том, что даже среди ночи заблудившегося православного священника пустят переночевать, да еще и накормят горячим борщом со сметаной, была. Потому как молод и наивен был еще отец Илий.

До ближних домов – чуть более полукилометра, но доехать на автомобиле было не суждено. «Нива» кашлянула и заглохла. Упорно молчала она на все попытки ее оживить. Стукнув в сердцах руль, монах вылез из салона, поправил подрясник, надел теплую безрукавку, повесил на плечо портфель, и, ежась, зашагал к поселению. Деревня была погружена во мрак: не единого фонаря, не единого светлого окна. Тишина стояла кладбищенская: не выли псы, не шумели сверчки. Монах подошел к первому дому. Вроде жилой, не коттедж, но и не лачуга с провалившейся крышей. Калитка не заперта даже на щеколду.

– Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе… – зашептал отец Илий молитву, которую принято произносить, входя в келью или дом. Ожидаемой им собаки не было – и, слава Богу. Подойдя к окну, он несильно постучал. Тишина. Постучал сильнее. Молчание. Постучал сильно – сильнее уже нельзя, можно разбить стекло. Никого. Дом, видимо, пуст.

Все повторилось и во втором и в третьем доме. Жилые с виду дома были пусты. Тут на луну набежали стремительные облака, стало темно, как говорят: хоть глаза выколи. Искать обитаемое жилище было уже просто невозможно, поэтому монах решился войти в дом непрошеным гостем. Он уже и не надеялся, но дверь отворилась на слабый толчок. Тихонько войдя внутрь, отец Илий тщетно поискал клавишу включателя, подсвечивая зажигалкой. Нет ни включателя, ни лампочек. Дом оказался не электрифицированным. Зато на столе оказалась керосиновая лампа, которая была немедленно зажжена. Непривычный для современного человека свет керосинового пламени осветил просторную комнату. В доме были две комнаты, большая и совсем крошечная, кухонька с русской печью и сени с сундуками вдоль стен. Обстановка, что называется «допотопная»: стены неровные, грубо побеленные, на полу затертые полосатые ковровые дорожки, посередине стол, покрытый белой скатертью, у стены шкаф-трюмо на ножках и два кустарных кресла почти такие же, какие стояли у бабушки отца Илия. Иеромонах вспомнил бабушку, ее круглые очки, прикрывающие добрые, лучащиеся любовью глаза, ее фартук, испачканный мукою, ее блины и вареники с картошкой. Бабушка – это одно из самых теплых и радостных воспоминаний детства. Эти мысли заставили монаха улыбнуться, и ночь стала не столь холодной, и деревня не столь чужой. Изучив дом, отец Илий решил спать в кресле, все же он не Маша из сказки про трех медведей, чтобы почивать на чужой кровати без разрешения.

Дома было тепло, видимо хозяева натопили печь, прежде чем по неведомой причине уйти. Сняв безрукавку, отец Илий достал из портфеля молитвослов и окинул взглядом стены в поисках икон. Их не было. Только сейчас он понял, что же так разительно отличало этот дом от многих других деревенских домов, где ему приходилось бывать, по благословению Владыки объезжая отдаленные поселения, где он крестил, исповедовал, причащал и служил молебны. Ну, нет икон – не беда, для того он и ехал в эту даль, чтобы принести Свет Христов, просвещающий всех.