Наклонившись, Раон вдруг ударился головой об стол, затем снова и снова.

– Прости, отец, – послышался громкий, разгоряченный шепот сквозь слезы. – Я не справился.

Грей вскочил, схватив Кавадо за волосы, чтобы не дать упасть лицом вновь, и потянул на себя. Стрелки продолжали громко тикать, а они так и смотрели друг на друга – побледневший парень с трясущимися губами и хладнокровный инспектор, хорошо знакомый с такими, как он.

Одной рукой продолжая держать Раона за волосы, другой Грей подтолкнул к нему часы.

– Возьми. Я приду через двенадцать часов, и мы поговорим вновь.

Раон протянул дрожащие пальцы. В глазах стояли слезы, точно и не был он тем, кто убил столько людей, вырезав у них сердце, а просто юношей, который сам стал жертвой. Но так ведь не могло быть.

Комиссар Гон выстукивал по столу мелодию, звучавшую как дробь.

– Успокойся, Горано, – проворчал он. – Признание подписано, это главное. Мне плевать, какими методами ты его добился и какие там «отцы» у тебя остались неизвестными. Дело раскрыто, маньяк пойман. Все. А вздернули его или он сам разбил себе голову – разница невелика.

Комиссар провел рукой по острой черной бороде и тяжело вздохнул, уставившись в открытое окно. С улицы шел жар, который делал воздух в комнате плотным и липким, осязаемым.

Стоящий перед столом Грей тоже посмотрел в окно. Из кабинета открывался вид почти на весь Алеонте: бесконечные шпили, резные башни, колонны, и все такое высокое и острое, словно вырезанное из бумаги по прямым линиям. Город переливался всеми оттенками красного и коричневого, и даже море казалось не синим, а более мягкого, приглушенного цвета.

Несмотря на этаж, снизу все равно слышались стук лошадиных копыт, ленивые крики чаек, уставших от жары, и многоголосый людской гомон, который иногда перекрывало гудение редких паромобилей.

– Горано, – настойчиво повторил Гон. – Во имя Эйна, ты уснул?

– Вы правы, комиссар. Главное, что дело выполнено. Отчет будет у вас через два дня.

– Отлично. Думаю, ты заслуживаешь награду, Грей.

Гон назвал его по имени всего второй раз за годы работы. Да, это явно говорило об успехе, но почему-то у Грея все равно возникло гадливое чувство, будто он только что выбрался из помоев.

Проклятое дело не выходило из головы. Кавадо признался в преступлениях, но… Вот именно, оставалось слишком много «но»! Он не рассказал о настоящих мотивах – это во-первых. Не рассказал об «отце» и «паршивом сыне» – это во-вторых. И разбил себе голову о стену – это в-третьих. У Грея оставались только зацепки, а картина, так и не успев сложиться, рассыпалась пылью. Однако чутье, выработанное годами практики, упрямо твердило, что это не конец.

Итого, теперь у него есть вопросы без ответов, похвала комиссара и еще один труп на совести. Лучше бы награда так и осталась шуткой.

Скрипнула половица – Грей поднял голову. Ремир бодрым шагом зашел в кабинет, который они делили с двумя комиссарами. Столы стояли так тесно, что пробираться между ними приходилось боком.

Устало вздыхая, друг сел, закинул ноги прямо на стол и закурил.

– Что пишешь? – спросил он.

– Письмо Мерсаде.

Взъерошив темные курчавые волосы, Ремир вздохнул с бесконечной усталостью:

– Опять? Может, хватит?

– Почему это? Ну, скажи? – голос Грея зазвучал с неожиданной злостью.

Коршун смутился:

– Личное подождет – я только про это. Тебе нужно подготовить комиссару Гону отчет.

– Он уже готов, – Грей небрежно кивнул в сторону папки, лежащей на краю, и вернулся к письму.

«…Поймали «Похитителя сердец». Расскажу в следующем письме. Комиссар Гон уже подготовил для нас…» Рука застыла в воздухе. Инспектор отложил ручку и потянулся к отчету. Он не достал листов, а только коснулся ладонями поверхности бумажной папки.