– Да, уж, не хлебом единым жив человек, – вымолвил Верега, жадно поглощая только что снятую с огня похлёбку.

– А чем же ещё? – смеясь, проговорил Рагнир.

– Как чем…? Горячим бульоном, нежнейшим мясом и добрым элем.

– Ну, с элем, положим, может выйти промашка.

– Ничего…, чай тоже подойдёт…, кстати, что там с ним…?

А чай в это время спокойно попыхивал на остывающих угольках костра, насыщаясь ароматным дымком, запахами окружающего пространства и пропитываясь волной багряного закатного зарева, способной примирить и самые дерзновенные Души.

– Почти готов, – отозвался Рагнир.

– Тогда не соблаговолите ли вы, молодой человек, налить этому сгустку могучей первобытной энергии чашу приготовленной вами амброзии для сугрева и более полного отдохновения его неистового Духа.

– Какому еще сгустку…? – вопросительно изогнул бровь Габринус.

– Он перед вами, – Верега взял многозначительную паузу, повернулся в профиль и, втянув, насколько позволяла стройность, свой живот, замер на месте, давая зрителям проникнуться и насладиться величием момента, способного, по его глубокому убеждению, перетряхнуть глубинные основы Душ и разметать по разным сторонам твердыни разума у наблюдавших сей потрясающий воображение образ зрителей. Средоточие добродетелей и божественной ярости во плоти… Разве ты, о, скопище вселенской мудрости и кладезь сокровенных знаний, не видишь этого…?

– Ну, если на то пошло, то кладезь сокровенных знаний определенно видит сгусток могучей первобытной энергии, – расхохотался Габринус.

Так, за шутками и дружеским подтруниванием друзья встретили окончание первого дня своего увлекательного похода.

***

Проснувшись с рассветом, Рагнир развёл огонь. Тут же поближе к теплу после промозглой ночи потянулись и его сотоварищи.

– Да…, путешествие определённо перестаёт быть томным… У меня всё тело закоченело, купаясь в лучах этого ночного светила с именем Месяц. Дайте же скорее чего-нибудь горячего, согреть мои оледеневшие чресла, – пробурчал проснувшийся Верега.

– Вчерашнюю похлёбку будешь…? Горячая уже…, – предложил Рагнир.

– Благодарствую…, конечно, буду, а то как-то, уж, совсем не можно нормально двигаться в суровых условиях прохлады такой.

Тем временем Габринус со слегка заспанными глазами неспешно колдовал над каким-то отваром. Он побросал в горячую воду смесь чёрного и иван-чая, добавил кусочки сушёных яблок и груш, опустил веточки ароматной душицы, дал раствору настояться и перелил тот в верегову чашу. Затем осторожно примешал к нему капли росы, что ещё вчера были собраны Рагниром, отхлебнул немного, причмокнул и передал братину сотоварищам. Друзья, внимательно наблюдавшие за всем этим долгоиграющим священнодейством, благоразумно молчали. Однако, приняв напиток, Верега всё-таки не смог удержаться от язвительного замечания:

– Ну, и как…, стоило так долго корпеть над обычным чаем?

– А ты попробуй, – предложил Габринус.

Верега сделал глоток, потом ещё один, и вместе с разливающимся по телу приятным теплом утреннее ехидство из него мало-помалу улетучилось. Он взял себя в руки, приосанился, в той мере, какая оказалась возможна при его нетривиальной комплекции, приободрился, взбрыкнул и заразительно растёкся перед собратьями в довольной желеобразной улыбке:

– Жить, как говорится, хорошо, други вы мои верные! – его огромное тело, слегка гоготнув для разгона, стало потихоньку колебаться и, наконец, видимо, поймав ритм, вольготно и ярко, от Души рассмеялось в полный голос.

– Божество актёров потеряло в тебе сподвижника своего…, уж, больно переменчивы настроения твои сегодня, друже.