Отчина. Связь веков. Исследование рукописи Алексей Аимин

Проделав данную работу,я немного засомневался в ее целесообразности. Это было мое первое историко-этимологическое исследование, касающееся не только истории России, но и истории Православия. Набравшись храбрости отправил рукопись на проверку настоятелю Псково-Печерского монастыря:

Ваше Высокопреподобие уважаемый отец Наместник Архимандрит Тихон. Прошу вашего благословения на издание исторического очерка-эссе «Отчина. Сяззь веков», рассказывающего о славном пути Вашей обители. Буду рад замечаниям.

Получаю ответ:

Уважаемый Алексей Аимин! Молимся о Вашем здравии и спасении.

С уважением – Наместник Архимандрит ТИХОН

06.10.2009

– — – Original Message – — —

From: А. А. Аимин

To: webmaster@pskovo-pechersky-monastery.ru

Sent: Saturday, October 03, 2009 9:38 PM

Subject: Рукопись

И хотя благословения архимандрита я не получил, мне было достаточно и того, что мне не было сделано замечаний по истории обители. Теперь с чистой совестью предлагаю этот труд вашему вниманию.

Эта небольшая книжица в 80 страниц попала ко мне случайно. На два дня мне ее дала заведующая Лужской городской библиотекой. На коричневом картоне самодельной обложки была аккуратно наклеена темно-синяя ткань. Мелкий рисунок с золотистой вязью, потертые уголки, зеленоватый срез бумаги подсказывали, что впереди меня ждет необычное чтение.

Вот так выглядел «Самиздат» вековой давности

Раскрыв книжицу, я понял, что не ошибся. Это была аккуратно отпечатанная рукопись, набранная на пишущей машинке. Судя по не четкой пропечатке синеватых букв, в моих руках был ее четвертый или пятый копировочный экземпляр.

На пожелтевшем титульном листе прочел:

Леонид Зуров, Отчина, 1928 год.

На следующей странице следовала авторская преамбула:

«Очерки «Отчина» – результат весенней работы в Псково-Печерском монастыре. Пользуясь гостеприимством Обители, я смог просмотреть рукописную библиотеку, хранящуюся в ризнице, сделать зарисовки букв, концовок, водяных знаков и кожаных тиснений.

В библиотеке мне удалось обнаружить заброшенную икону с рисунком обители конца царствования АЛЕКСЕЯ Ми-хайловича и богатую киноварными буквами рукописную книгу XVI века государева дьяка Мисюры Минейхина».

Мисюрь Минехин был уверен в величии Православной веры и всю свою жизнь и все свои силы положил на укрепление рубежей Московии. Это в его проповедях громко зазвучало:

«Москва – третий Рим.

Бегло пролистав рукопись, понял: не беллетристика. На научный труд тоже не похоже: ни цифр, ни дат, ни каких-либо глубокомысленных выводов.

Зато в душу сразу же запали фразы:

«Тихо на белых крыльях летел в обители день».

«Звонкое безлюдье царило окрест».

Это же поэзия!

Перелистываю еще несколько страниц – ну конечно, поэзия – лирическая, патриотическая, эмоциональная:

«Ветры, сметавшие песок с корней, несли тоскующий плач псковитянок».

«…и от литовского огня вознеслась на небо деревянная церковь».

Но кто же автор? Какова его судьба?

На титульном листе рукописи обозначена дата – 1928 год. Псково-Печерский монастырь тогда находился на территории Эстонии. Несомненно, автор был глубоко верующим человеком. Может, Леонид Зуров был священнослужителем или паломником, посетившим монастырь в те очень непростые для православных годы? Обо всем этом я узнал позже.

В то время его имя еще ничего не говорило и этот вопрос я оставил на потом и решил зайти с другого конца.

Но что же тогда у меня в руках, перепечатка с уже вышедшей книги или перепечатка с самой рукописи? Об этом тоже пока остается лишь строить догадки.

А пока раскрываю и вчитываюсь…

Титульный лист

Вчитываясь в пожелтевшие страницы, интуитивно начинаю понимать главную задумку автора. Не претендуя на какое-либо признание и не преследуя личных целей, Леонид Зуров хотел донести до современников и потомков правду о мужестве русского народа, монашеского подвига и роли православной церкви в истории Российского государства.

Стиль самого повествования показался мне необычным и довольно сложным, иногда приходилось вчитываться в текст и возвращаться назад. Но именно этот необычный язык стал главным связующим звеном между прошлым и будущим, между нами и печерскими и псковскими летописцами. Леонид Зауров обращается к событиям, уже описанным до него. Вот, например, как рассказывает неизвестный очевидец событий в рукописи 1582 года1 о начале Ливонской войны:

«Когда достиг государь Лифляндской земли, прослышали жители Лифляндской земли, немцы, о царском на них нашествии, пришли в смятение и зашатались от страха, как пьяные, зная о сильном и храбром войске его и осознавая бессилие свое».

В «Отчине» о начальном этапе войны повествуется столь же образно, но гораздо ярче и поэтичней:

«По мерзлой земле запрыгала пушечная пальба, зарево задрожало над замками, и побежала Ливония, пугаясь росших в поле деревьев».

Читая очерки Леонида Зурова, как бы слышишь разговорную речь того времени. И хотя стилистика повествования в «Отчине» иногда напоминает тексты иноков-летописцев, в ней явно присутствуют и элементы былинной напевности, заимствованные из устного народного творчества:

«…где спали горбатые валуны, настигла их изборская рать, и после сечи легла Литва, примяв мох».

Поначалу мне захотелось выписать для себя лишь отдельные, особо задевшие меня строчки. Затем начал набирать небольшие отрывки из текста – может, пригодятся. Но в конце концов решил полностью перевести текст рукописи в электронный вид, сам еще не понимая для чего.

Набор текста творческой работой назвать трудно, однако для меня это занятие превратилось в увлекательное путешествие в прошлое, в том числе и в историю развития русского языка. Не замеченные при первом прочтении слова и фразеологические обороты яркими мазками дорисовывали созданные Л. Зуровым образы. Они же подарили мне и небольшие филологические и этимологические открытия. В очерке «Малая обитель» читаю:

«В перемирные годы закладывал Псков стены каменные».

Здесь идет речь о событиях, происходивших после 1482 года. Тогда, после осады Изборска и Пскова (1480—1481 гг.), с Ливонским орденом на 10 лет был заключен мир. В то время на жизнь одного поколения псковичей выпадало несколько войн, потому народ этим коротким мирным периодам и дал такое точное определение – перемирные годы. Там же перечисляется помощь, оказанная местным населением нарождающейся обители:

«Мужики подарили им мерина и поженки из былья чьих-то перебитых Литвою жильцов».

Поженки здесь прочитываются как сельскохозяйственный инвентарь, производное от пожня (сжатое поле) – то есть поле, которое обжали. И тут возникает ассоциация со словом пожитки, ведь хлеб на корню в период переработки и закладки на хранение называли житом. Житом именовали и хлеб, оставленный крестьянином для себя, в отличие от излишка, который, превращаясь в товар, уже назывался зерном или хлебом. Слово пожиткимогло означать все необходимое для выращивания и хранения жита: соху, серп, цеп, вилы, мешки, лари – первое и самое главное крестьянское имущество. И лишь потом, когда от жита образовалось слово жизнь, значение словапожитки стало шире: общее название имущества, необходимого для жизни.

О возведении первой в обители деревянной церкви Леонид Зуров пишет так:

«На горе срубили они церковь Антония и Феодосия. Сообща вывели над крытым драницей шатром купол, из железа сковали бильце».

Что такое бильце? В старину многие монастыри за бедностью не имели возможности отлить колокола, потому вместо них применялось било. Оно могло быть деревянным, медным, железным. Ну а бильце – это всего лишь маленькое било.

Било

А вот еще одна интересная догадка. В начале очерка «Корнилий» идет перечисление занятий будущего игумена Псково-Печерского монастыря в период отрочества:

«…свечи скал, дрова рубил, и был искусен в письме иконном».

Так вот скал не что иное, как форма глагола скалить(скатывать). В те времена свечи еще не отливали, а скатывали из разогретого и размятого воска, заложив внутрь фитильную нить. Кстати, наиболее вероятно, что именно от глагола скалить произошло известное нам слово скалка.

В том же очерке описывается благословление игумена Корнилия на начало строительства каменных стен. При перечислении наемных рабочих называются две не встречающиеся в современном языке специальности – стенщики и ломцы. Если со стенщиками все понятно – это каменщики, то ломцы давно ушли в историю. Это были рабочие каменоломен – на Псковщине их называли выломками. В русском языке осталось название их основного инструмента – лом.

В очерке об осаде Пскова рассказывается, как крестный ход из Печер встретил «…гонцов, что, надев на копья шапки, кликали по деревням, чтобы все жгли свое обилье и ехали в осаду». Обилье в данном случае означает то, что невозможно было увезти с собой или спрятать. Впоследствии от корня этого забытого существительного произошло слово изобилие.

В очерках Л. Зурова многие слова и выражения поначалу могут показаться непонятными, на самом же деле они являются прародителями современной лексики. Например:

сумежьи земли – земли, прилегающие к меже, границе, т.е. приграничные;

отынил – производное от