Не будь этой борьбы, жизнь моя пошла бы по другому пути, а Бог, несомненно, обрел бы другой лик.

С самого рождения я дышал витавшим в воздухе грозным, зримым и незримым духом борьбы. Я видел, как христиане и турки искоса бросают друг на друга свирепые взгляды и сердито закручивают себе усы, видел, как низамы ходят с ружьями по улицам, а христиане с бранью запирают дома на засов, слышал рассказы стариков о резне, храбрости, о свободе и Греции и, живя своей глубоко затаенной, молчаливой жизнью, ждал, когда вырасту, чтобы понять смысл всего этого, засучить рукава и тоже вступить в борьбу.

Со временем я четко уяснил, что противниками были Крит и Турция и что один из них пытался освободиться, а другой не отпускал его, наступив ногой на грудь. Все, что было вокруг, приняло для меня образы Крита или Турции, которые стали в моем воображении символами грозной борьбы, – и не только в воображении, но и вошли в плоть мою. Как-то летом, 15 августа, в церкви над аналоем установили икону Успения Богородицы: мать Христова лежала с крестом в руках, справа от нее был ангел, а слева – дьявол, которые порывались взять душу ее. Ангел выхватил меч и отрубил дьяволу до самых плеч обе руки, которые повисли в воздухе, источая кровь. Я смотрел на икону, и сердце мое радостно стучало. «Богородица – это Крит, – говорил я себе, – черный дьявол – турок, а белоснежный ангел – греческий король… В один прекрасный день греческий король отрубит турку руки». Когда? «Когда я вырасту…» – думал я, и детская грудь вздымалась от волнения.

Нежное детское сердце мое начало наполняться страстью и ненавистью, и я сжимал свой маленький кулачок, желая поскорее вступить в борьбу. Я прекрасно знал, сражаться на стороне кого из двух противников был мой долг, и спешил вырасти, чтобы занять свое место за дедом, за отцом и сражаться.

Так было брошено семя. От него проросло, пустило ветви, расцвело и дало плоды все дерево жизни моей. Не страх, не боль, не радость и игра впервые потрясли душу мою, но страсть к свободе. Освободиться от чего? От кого? Постепенно, с течением времени совершал я восхождение по кряжистому пути к свободе. Перво-наперво освободиться от турка, – это была первая ступень. Затем освободиться от «турка» внутри себя – невежества, зла, зависти, страха, лени, напыщенных лживых идей. И, наконец – от идолов, ото всех идолов, даже наиболее почитаемых и любимых.

Со временем, когда я вырос и границы моего разума стали шире, эта борьба тоже стала шире, вышла за пределы Крита и Греции и охватила все пространство и время, вобрав в себя всю человеческую историю. Боролись уже не Крит и Турция, но Добро и Зло, Свет и Мрак, Бог и Дьявол. Всегда все та же, вечная борьба, и всегда за Добром, Светом и Богом стоял Крит, а за Злом, Мраком и Дьяволом – Турция. Так, волею случая родившись критянином в решительный час борьбы Крита за свою свободу, я с раннего детства почувствовал, что есть благо более ценное, чем сама жизнь, и более сладостное, чем счастье. Благо это – свобода.

Жил тогда старый капитан по прозвищу Полимантилас, «Куча платков», потому как он все время носил множество платков: один – на голове, другой – под мышкой слева, два свисали у него с шелкового пояса, а еще один держал в руке, чтобы вытирать неизменно потный лоб. Он был другом моего отца, часто наведывался к нему в лавку, вокруг собирались более молодые, отец заказывал для него кофе и наргиле, он открывал свою табакерку, набивал в ноздри табак, воодушевлялся и принимался рассказывать.

А я стоял рядом и слушал. Войны, штурмы, резня. Мегало Кастро исчезал, и передо мной вздымались горы Крита, а воздух наполнялся ревом: ревели христиане, ревели турки, в глазах у меня сверкали украшенные серебром пистолеты. Так боролись Крит и Турция. «Свобода!» – кричал один. «Смерть!» – откликался другой, и кровь ударяла мне в голову.