Отец покачал головой, словно снимая наваждение, и вновь мягко посмотрел на Агату.

– Ты моя любимая доченька, я тебя на такое отправить никак не могу.

Агата снова шмыгнула носом:

– Но все же едут на Отбор, сегодня в святилище столько девиц записалось…

– А если все со скалы спрыгнут, ты тоже вниз сиганешь?! – не сдерживая себя больше, заорала мачеха.

Не в силах это все больше вынести, Агата зарыдала и бросилась к двери. Отец хотел было кинуться за ней, но маленький барон у него на руках заголосил еще громче и он остался его укачивать.

Пока Агата дошла до своей спальни, ей наскучило рыдать. Возможно, дело было в ее отходчивом и практичном характере, не склонном к унынию и прочим тонким материям. Или в том, что комната, выделенная ей мачехой, располагалась в отдалении от всех прочих опочивален, и чтобы попасть в нее нужно было пройти тянущийся через весь дом коридор и подняться по винтовой лестнице в башенку, оставшуюся с тех пор, когда поместье еще было крепостью.

В круглой комнате, где столетия назад стояли на страже дозорные, теперь располагались кровать под нежно-розовым балдахином, с периной, напоминавшей облако, резной туалетный столик, и огромный шкаф, со слегка покосившимися резными дверцами.

Почти все стены закрывали портреты и гравюры с изображением Дракона-императора. На маленьких приставных столиках, на подоконниках узких стрельчатых окон, и на предназначенных для книг полках стояли фигурки и куклы, изображавшие его же – Андроника Великого.

Здесь были и простые матерчатые куколки, набитые козьей шерстью, с желтыми нитками вместо волос и зелеными пуговицами на месте глаз, и изготовленные из тончайшего фарфора куклы, с длинными шелковыми ресницами и золотистыми локонами, в одеждах, украшенных столь тонкой вышивкой, что им позавидовала бы любая Арлейская модница.

Вбежав комнату, Агата рухнула на кровать, разметав по лоскутному покрывалу заменявших ей подушку матерчатых драконов-императоров. Она хотела бы истерично зарыдать, в отчаянии заламывая пальцы, но из груди вырвался только слабый писк.

Разглядывая раскачивающийся на сквозняке балдахин, Агата думала о том, что же ей делать. Самой большой мечтой ее жизни было увидеть вживую Андроника Великого, но это было невозможно. Вот уже сорок лет, как дракон-император не покидал стен дворца.

Теперь же, совершенно внезапно появилась надежда не только увидеть его, но и даже стать одной из его невест, а там, если повезет, то и его супругой – императрицей. При одной мысли об этом у Агаты бешено заколотилось сердце.

И вот, эта чудесная мечта, едва мелькнув на горизонте, растаяла, как радуга, скрывшаяся за пеленою туч.

Мачеха ни за что не разрешит ей поехать на Отбор, просто потому, что она всегда ей все запрещает, а отец ее поддержит, просто потому, что он всегда ее поддерживает. Агата так и проживет всю свою никчемную жизнь в провинции и так и не увидит, даже краешком глаза, даже издалека золотых, как солнце, волос дракона-императора, зеленых, как нежная весенняя листва глаз, не услышит вживую его голоса и не коснется его белой кожи.

Сама мысль об этом была мучительна и жгла ее изнутри и, все же, она очень быстро сумела с ней смириться. Повлиять на происходящее она все равно не могла, а значит не было смысла и в том, чтобы печалиться.

Поднявшись с постели, Агата дернула за свисавший с потолка шнурок. Где-то далеко на кухне должен был зазвенеть колокольчик, и одна из служанок обязана была явиться на зов Агаты, чтобы помочь ей приготовиться к ужину.

Ужин проходил в вытянутой зале, служившей столовой. Стены покрывали резные дубовые панели, высокие арочные окна украшали витражи. Под покрытым полустершейся росписью потолком горела золоченая люстра, и мерцающий свет свечей играл бликами в серебряных блюдах и чашах, которыми был заставлен длинный стол.